Елена Лобанова - По обе стороны любви
— И решили вот стол тебе на память оставить, — заключил Николай. — У настоящего писателя первым делом должен быть письменный стол. Я счас быстренько из нашей кровати переделаю…
В руке его мелькнул молоток. Блондинка подала коробку с гвоздями. Звуки ударов загрохотали в ту же минуту — безжалостно, бесповоротно, безвозвратно…
…«Бум-бум-бум!» — что есть силы колотили в дверь, и голос соседа Паши рычал:
— Вера! Верка!! Ты там спать улеглась, что ли? Муж твой звонит! Колька!
— Обалдел, что ли?! Детей разбудишь! — закричала полушепотом и Вероника, справившись с замком и откидывая цепочку.
Паша сгоряча открыл было рот.
Она погрозила ему кулаком и глянула свирепо.
Он растерянно закрыл рот.
Запирая свою дверь, она окинула взглядом коридор и две двери.
Коварная блондинья улыбка мелькнула в воздухе последний раз и растаяла в полутьме.
— Это ж межгород! Деньги идут! — пустился в обвинения Паша на своем пороге. — Зову, зову — никакой реакции!! Стучу, стучу…
— Ясно! — оборвала Вероника, пробегая мимо, к тумбочке с телефоном.
— Это я, — сказал в трубке голос Николая.
— Угу, — отозвалась она, все еще тяжело дыша.
Помолчали.
— Ты извини, что не предупредил. Не стал будить. Деньги дали — никто даже не ждал. Думал за пару дней управиться… Сердишься?
Она вздохнула. Дыхание понемногу выровнялось.
— Девять соток уже вскопал, — доложил он. — А сегодня дождь. Вот пришел на почту позвонить…
— А сколько осталось? — спросила она.
— Три… Как там наши?
— Нормально.
Помолчали еще.
— Туська на Новый год снежинкой будет, сказали готовить костюм, — сообщила Вероника.
— Ну купи ей! Продаются они?
— Не знаю, еще не смотрела.
— А Маришка кем?
— Не решили, какой танец будет танцевать.
— Ну, деньги бери, — велел он, — знаешь где.
— А как баба Лара? — вспомнила она.
— Да как всегда. Радикулит замучил. Платком замотанная ходит. С Христофоровной своей опять поругалась…
— Я б ей хоть крем «Софья» купила. Там же нет? И справочник по травам.
— Да ладно, не сообразил… Ну а ты как? Хоть соскучилась?
— Относительно, — подумав, неопределенно отозвалась она.
— Ясно… Пьеса твоя как?
— Отдала режиссеру. Меня на курсы послали, а он лекцию читал.
— Ну и молодец!.. А если что — не расстраивайся… Другого найдем. Прорвемся!
Вероника улыбнулась. Помолчали опять.
— Ладно, давай заканчивать уже. Рублей сто, наверно, набежало?
— Да нет еще… Ладно, к выходным, может, выберусь отсюда.
— Давай… А я борща сварю, — неожиданно для себя пообещала Вероника.
— Еще не хватало! — возмутился Николай. — Мы здесь только им и питаемся. Наелся на всю жизнь! Лучше макароны свари.
Вероника положила трубку осторожно, как будто боясь разбить.
Тотчас вышел из кухни Паша.
— И все? Поговорили уже? — фальшиво-любезным голосом осведомился он. По этому тону Вероника заключила, что разговор он подслушал дословно. И по-видимому, намерен сообщить ей что-то новенькое о супружеских отношениях.
— А как же! — отозвалась она поспешно. — Спасибо вам огромное за беспокойство. Извините, что заставила ждать… и нервничать… большое спасибо.
Последнее слово она произнесла уже за дверью. И через три шага была уже на своей территории.
Мирная сонная тишина царила в доме. Вероника огляделась вокруг. Привычные вещи прилегли вокруг, как послушные домашние животные. Она прошлась по комнате, поправила покрывало на кровати, переставила стаканчик с карандашами на столе.
На Верхней полке книжного шкафа стояла стеклянная рамка с фотографией: Николай с Вероникой на берегу моря, у громадного чугунного якоря. На якоре сидит мартышка и деловито тянет лапу к голове ничего не подозревающей Вероники.
Вероника взяла прохладную рамку в руки, всмотрелась в лицо мужа — впрочем, тогда еще не мужа…
Однажды она читала журнал на скамейке в парке. Они с девчонками тогда договорились собраться у колеса обозрения и поискать кафе, где можно было бы отметить диплом. И вот она сидела почти полчаса, а девчонки все не показывались — хорошо хоть ей пришло в голову захватить с собой этот журнал. И только-только она, устав вертеть головой, раскрыла его и нашла рассказ, по которому с первого взгляда было видно, что он о несчастной любви, как рядом спросили:
— Что нового происходит в мире?
Она сначала даже не поняла, что обращаются к ней. Тем более что произнес это парень, который ровно тридцать секунд назад, она могла бы поклясться, стоял вдалеке на трамвайной остановке — она еще заметила модную ярко-розовую рубашку.
А теперь вот он каким-то загадочным образом очутился рядом.
Однако почему-то он не спешил присесть и завязать бойкий разговор из серии «А что это здесь девушка делает одна?», а просто смотрел на нее, улыбаясь неизвестно чему, и, не дождавшись ответа, наконец заключил:
— Так, значит, все по-старому?
И как-то так получилось, что, оставив в стороне тему мировых проблем, они перешли к узколичным, и тут обнаружилось, что ждет своих однокурсниц она вовсе не в нужном месте, поскольку старое колесо обозрения, оказывается, давно не работает, а новое установили у пруда с лебедями. И когда они дошли туда, девчонки почему-то не кинулись ругать ее, и никто не захохотал даже: «Ну, Лыткина в своем репертуаре!» — а просто молча и как-то даже ПОЧТИТЕЛЬНО посмотрели на них…
И почему-то ей опять представились Данте и Беатриче, стоящие молча по разные стороны какой-то дороги. Они стояли так печально в своих длинных одеждах, с бессильно опущенными руками и поникшими головами…
— А может, ему надо было просто решиться поговорить с ней, не важно о чем? — вслух подумала Вероника, обращаясь к мужу. — Она бы услышала его голос… Ну, Данте с Беатриче я имею в виду.
И ей ясно представилось, что он сначала пожал плечами, а потом, поразмыслив, согласно кивнул.
Глава 23
Не доверяя собственному голосу и памяти, она вызубрила наизусть фразу для звонка, как первоклашка — первое заданное учительницей стихотворение: «Святослав Владимирович? (Имя это, как и следовало ожидать, означало по словарю имен «баловень судьбы»!) Здравствуйте, вас беспокоит самозваный автор…» Ну а дальше — дальше воображение отказывало ей…
Ровно через неделю она дрожащими пальцами набрала заветные семь цифр.
— Помню, помню, здравствуйте, — отозвался на другом конце провода бодрый голос. Он звучал деловито и без малейших признаков волнения. — Заходите, когда вам удобно! Допустим, завтра, в одиннадцать, — подходит? Договорились!
