Андрей Максимов - Карма
Пестель опять попытался было отказаться, еще не понимая, что телевидение – это ураган, противостоять которому невозможно. Ураган этот уже закрутил, завертел. Какие-то руки начали цеплять Павлу Ивановичу микрофон на лацкан. Микрофон был привязан проводом к тяжелому аккумулятору, который велели положить во внутренний карман, от чего пиджак тут же скособочился.
Кто-то усаживал его в кресло, потом просил встать, сдвигал кресло, снова сажал, снова просил встать, сдвигал кресло обратно, снова сажал, крича при этом:
– Левый софит опусти! Опусти левый софит! Да не тот левый, а тот левый, который справа!
Уже какие-то руки его припудривали, а другие причесывали, приговаривая:
– Вы у нас – главный герой, должны быть красивым. Вы, главное, не волнуйтесь, все будет хорошо.
Уже подошел какой-то лысый, маленький человек, представившийся: «Режиссер программы», и тотчас начал говорить:
– Тут ничего страшного не будет. Ведущие помогут. Они опытные. Естественная улыбка, естественный взгляд, естественные реакции. Впервые снимаетесь? Понимаю трудности. Ничего. Главное, не нервничать. Вот наши ведущие – каждый день в прямом эфире, и ничего. Живы пока, даже не дергается никто. Вы видели, чтобы ведущий дергался? Нет. Вот и вы не дергайтесь. Все будет хорошо, я чувствую. Зато завтра вас узнает вся страна. По улице пройти не сможете.
Никогда в жизни – никогда! даже в интернате! даже в армии! – не чувствовал себя Пестель настолько беспомощным. Он действительно был игрушкой в руках этих умелых, все понимающих и знающих людей.
Пестель и представить себе не мог, что быть героем в телепередаче – занятие настолько унизительное. И уж совсем не понимал, что он сейчас будет делать. Заготовленная речь лежала в кармане, но как он сможет ее прочесть…
Режиссер, словно прочитав его мысли, произнес спокойно:
– Говорить будете стоя. Вас объявят. Раздадутся аплодисменты…
– А если не раздадутся? – пискнул Пестель.
– Раздадутся, – уверенно сказал режиссер. – У нас все продумано. Значит, так: сказали речь. Опять аплодисменты. Обязательно аплодисменты, – грозно приказал он кому-то. – Сели. Потом будет видео Саморяда. А дальше вас начнут спрашивать – вы будете отвечать. Отвечать надо коротко и ясно. Как в армии. В армии служили? Вот и хорошо. Все. Это просто. Главное, не волноваться.
Пестель медленно сполз по своему трону и подумал: «Будь что будет!»
Но ему тут же закричали:
– Куда опустились? Куда? Выпали из света! Поднимитесь, как сидели, немедленно! Поднимитесь, как сидели…
Кротов давал последние указания двум своим соведущим:
– Значит, так. Сначала – дети. Поют жизнеутверждающую песню с элементами патриотизма. Потом вы, Маша, говорите: «Здравствуйте! Мы приветствуем вас…» А ты, Наташ, подхватываешь: «На марафоне „Дети – наше светлое настоящее!“» Не вместе, а по очереди – это важно! Сначала – вы, потом – вы. Понятно? Потом я представляю вас, представлюсь сам. Ясно?
Маша, корреспондент солидной газеты, и сама была девушкой солидной. Свою солидность Маша пыталась спрятать за широким, необъятным платьем. На Наташину мини-юбку солидная журналистка смотрела со смешанным чувством зависти и злобы.
Машу злили не только Наташины длинные ноги, но и тот совершенно очевидный факт, что Наташа не волновалась абсолютно. Маша даже попыталась сказать Наташе пару колкостей, чтобы хоть немножко вывести коллегу из равновесия, но не вышло.
Наташа действительно не волновалась. Всеобщее волнение ее даже забавляло. По сравнению с ее проблемами, ее решениями, да всей ее жизнью, наконец, все это было нелепой и бессмысленной суетой…
– Неужели передачу нельзя было записать? – вздохнула Маша. – Прямой эфир – все-таки очень страшно.
– Нельзя, милочка моя, нельзя… – Кротов нервно листал сценарий. – Саморяд хотел, чтобы только прямой эфир. Во-первых, нужны звонки зрителей. А потом – деньги же будут поступать все время, а наша задача состоит еще и в том, чтобы, как говорится, заводить зрителей, дабы денежный поток не иссякал. Понимаете? А вы – запись. Тут речь о больших деньгах идет, а вы – запись.
– А-а-а, – понимающе протянула Маша. Было очевидно, что она вот-вот расплачется.
Наташа посмотрела на Кротова, как киллер на жертву. И ей стало жалко этого забавного, не более придурковатого, чем все остальные, мужика.
Она вышла в коридор, прислонилась к стенке, набрала номер по мобильнику:
– Добрый день. Это посольство Франции? Очень приятно. Вас беспокоят с телевидения, первый канал Останкино. Моя фамилия Пустышко. Мы устраиваем круглый стол корреспондентов разных стран и хотели бы пригласить вашего журналиста Жана Глобера – он когда-то работал в Москве. А где он сейчас, я не знаю. Вы не поможете его найти? Позвонить пресс-атташе? Понимаете, мне надо столько корреспондентов собрать, может быть, вы пойдете мне навстречу? Огромное спасибо. Когда я могу позвонить? Сердечно благодарю. А мы во время передачи обязательно вас поблагодарим, непременно, можете даже не волноваться.
Жан Глобер интересовал сейчас Наташу куда больше, чем этот дурацкий марафон.
Зрителей впустили сразу.
Они быстро и организованно расселись, стали внимательно разглядывать Павла Ивановича.
Среди зрителей Пестель заметил усатого человека в очках, который настиг его в холле. Человек поймал взгляд Павла Ивановича, улыбнулся, помахал рукой.
Пестель мог поклясться, что никогда его не видел.
В центр студии вышел режиссер.
– Значит, так, – сказал он, радостно потирая руки. – Жвачки все немедленно проглотили. Раз! – молодцы. Сумки убрали под кресла, чтобы они не портили картинку. Раз! – убрали, хорошо! Теперь репетируем аплодисменты. Варя! – позвал режиссер.
Выскочила Варя.
– Все смотрят на девушку. Молодцы! Как только она взмахнула рукой, все зааплодировали. Репетируем!
Варя взмахнула. Все лениво захлопали.
– В чем дело? – недовольно крикнул режиссер. – Вы сюда зачем пришли? Вы сюда развлекаться пришли? Нет. Вы пришли работать. Помогать нам делать программу. Что вы хлопаете, как в доме престарелых? Вы должны аплодировать, как на хоккейном матче. Понятно? Еще раз.
Откуда-то сверху раздался голос:
– До эфира две минуты. Прошу операторов занять свои места. Удачи всем!
Зрители окаменели.
Павел Иванович побледнел, изо всех сил стараясь не сползти с кресла и не выпасть из неясного света.
– Репетируем! – крикнул режиссер.
Варя взмахнула руками.
Зрители истерично зааплодировали. Кто-то нервно крикнул:
– Шайбу!
– Кричать не надо, – вздохнул режиссер. – А так уже лучше. Всем – удачи. Помните: непосредственность и спокойствие. И главное – улыбайтесь, улыбайтесь. Глядя на вас, телезритель должен понять, что ему тоже хорошо жить. Чем больше вы будете улыбаться, тем больше шансов, что мы покажем ваш крупный план.
