Керстин Гир - Чистосердечно привирая
В пятницу после вечерней пробежки и контрастного душа я подвела отрадный баланс за неделю: в календаре одни солнышки, единственная тучка за упомянутый визит в фитнес-студию и ещё одна за то, что весы не хотят двигаться в обратную сторону. Мне (не в последнюю очередь благодаря моим подругам) удалось положительно настроиться на юбилей отца Анники Фредеманн. Соня, Виви и Карла были единодушны во мнении, что приглашение стать соседкой фредеманновского кузена по столу – это гигантский комплимент, даже если кузен (во что никто не верил) с бородавками и запахом изо рта.
– Туда стоит пойти только ради всех этих знаменитостей, – сказала Карла. – Каждый второй гость либо знаменитость с радио или телевидения, либо баснословно богат, либо то и другое одновременно.
– А ещё еда, – сказала Виви. – У них будут горы омаров и самое изысканное шампанское… Омары с шампанским мы себе тоже позволим в тот день, да, девушки?
Они даже избавили меня от страха перед маленьким чёрным платьем, объяснив, что это именно то платье, которое мне нужно, абсолютно современное и поэтому имеющееся в любом бутике в любом ценовом диапазоне.
– До колен, с глубоким вырезом, а между вырезом и подолом струящаяся ткань, – сказала Карла. – Оно должно тебе идеально подойти, и его можно будет найти в любом магазине.
Это была во всех отношениях мирная неделя.
Мы с Борисом обменялись несколькими весёлыми и забавными электронными письмами, в редакции не произошло ничего экстраординарного, я ещё дважды бегала с Бирнбаумом и Якобом по парку, Виви всю неделю работала в своей новой фирме, а Тони во время моих визитов не орала на детей и не рыдала.
Запрет на доступ в супермаркет мы ловко обошли тем, что стали использовать бесплатную доставку продуктов. Собственно говоря, это была услуга для больных, стариков и инвалидов, но я считала, что в широком смысле Тони может быть причислена к этой группе. Закупка продовольствия (если это можно так назвать) теперь проходила намного менее напряжённо и с экономией времени. Раз в день во входную дверь звонил симпатичный юноша из супермаркета, который доставлял ящик с товарами, заказанными Тони по телефону или факсу. Менеджер филиала наверняка лопнул бы от злости, узнай он, каким выигрышем обернулся его запрет на посещение магазина.
Я принесла детям нового хомячка. У меня, конечно, были угрызения совести по отношению к бедному зверьку, но при виде сияющих лиц детей я почувствовала, что поступила правильно.
– Как всё-таки просто осчастливить детей, – сказала я, а Тони вздохнула:
– Меня осчастливить ещё проще. Мне ничего не надо, дайте только разок проспать всю ночь.
Так как у неё в морозилке уже накопилось изрядное количество грудного молока, а у меня не было особенных планов на выходные, я пообещала ей в ночь с субботы на воскресенье посидеть с детьми. Более того:
– Я приду уже после обеда, чтобы вы с Юстусом спокойно привели себя в порядок. Ты сможешь принять ванну и сделать причёску, потом вы, держась за руки, отправитесь в кино, а затем куда-нибудь поесть. Когда вы вернётесь, то увидите убранную квартиру, мирно лежащих в кроватях детей и хомяка в клетке, – сказала я, и Тонины глаза засияли. – Ты будешь без помех спать целую ночь, лучше всего с берушами в ушах, на тот случай, если дети проснутся, а утром сможешь валяться сколько захочешь. Я принесу тебе завтрак в постель.
– Изумительно, – сказала Тони. – По мне, кино и поесть мы можем из программы выкинуть и начать прямо с берушей!
Но до Тониных берушей дело не дошло.
Я как раз захлопнула свой блокнот с кучей солнышек и собиралась выключить свет, как вдруг услышала дикий вопль.
Я не могла понять, исходит ли он от человека или от животного, но он был так неописуемо ужасен, что у меня всё тело в момент покрылось гусиной кожей. Я в пижаме выбежала из комнаты и помчалась в сад, откуда донёсся крик. На террасе я остановилась как вкопанная, не в силах пошевелиться при виде картины, представшей моему взору.
Там, где у нас раньше была песочница, сейчас находилась ротонда, окружённая тщательно подстриженной изгородью. Круглая клумба посреди ротонды была плотно засажена луковицами нарциссов, распустившихся волшебным сияюще-жёлтым морем. Поздней весной Йост засеивал клумбу однолетними растениями, и в июле там наперегонки расцветали примулы, фацелии и белые левкои. Под этой цветочной роскошью, прямо в центре клумбы, находилась ещё и могила нашего кота Кашмира, умершего пару лет назад от старости.
Было уже около полуночи и потому очень темно, но клумба была освещена колеблющимися огоньками свечей, в центре клумбы стояли Филипп и Хелена, а вокруг них валялись растоптанные жёлтые цветы. Филипп и Хелена были практически голые, их кожа молочно светилась в темноте. Я сразу поняла, что то, что отвратительными ручьями стекает по их рукам и груди – это кровь, но я вначале подумала, что Хелена поранила себя ножом, который блестел в её вытянутой руке. Но потом я увидела, что кровь течёт из маленького обвисшего предмета, который она другой рукой прижимала к шее. Это была крыса, хеленина крыса, как потом оказалось, и я сообразила, что вопль, который я услышала, исторгла именно она. Мне понадобилась ровно секунда, чтобы охватить всю картину целиком – моего скорчившегося брата и Хелену с окровавленной крысой в одной руке и с ножом в другой.
– Асперго, асперго, асперго, – бормотала она с закрытыми глазами, а Филипп рядом с ней странно поскуливал.
Ужас, страх, отвращение и неописуемый гнев заставили меня заорать. Я орала, пока бежала к ротонде, и я всё ещё орала, когда Хелена открыла глаза и попыталась проткнуть меня ножом. Её реакция была настолько заторможена таблетками, что я успела прижать её спиной к газону до того, как ей удалось до меня дотянуться. Со всей силой и яростью я выкрутила ей руку, и она выпустила нож.
– Не сейчас, – прохрипела она. – Мы ещё не закончили!
– Всё, – сказала я, – вы закончили.
Мёртвая крыса лежала недалеко от моего лица, и её вид вызвал у меня резкие позывы на рвоту. Тем не менее я продолжала всем весом прижимать Хелену к земле и не отпустила даже тогда, когда её глаза закатились, а тело обмякло.
– Ты её убьёшь, – закричал мой брат, не сделав, однако, ни малейшей попытки прийти Хелене на помощь. Он осел в раздавленные нарциссы и жалобно заплакал.
Я тоже плакала, но не решилась отпустить Хелену. Я почему-то боялась, что она может подобно Гленн Клоуз в «Роковом влечении» вновь пробудиться к жизни и обнажить нож.
Через целую вечность – на самом деле прошло не более двух минут – мой отчим поднял меня на ноги и проверил, не ранена ли я. Ран у меня не было, самое большое пара синяков от Хелениных острых костей.
