Светлана Демидова - У счастья ясные глаза
Мы с Андреем предавались любви целую неделю. Я осунулась и побледнела окончательно. Берта Эммануиловна даже сказала мне, что стоит немного охолонуть (так она выразилась), потому что вся жизнь еще впереди, а от меня, как от Кентервильского приведения, скоро начнут шарахаться читатели.
Но я не могла охолонуть. Мы почти ни о чем не говорили с Андреем. Мы только любили друг друга. Не знаю, хватит ли у меня слов, чтобы передать, что я чувствовала, когда меня обнимал так неожиданно ворвавшийся в мою серую жизнь мужчина.
Этими счастливыми ночами я часто плакала. Мне казалось, что весь мир отзывается на яростный стук моего сердца, на дрожь моего тела, что сладкая пронзительная истома охватывает все мироздание, и под бешеные толчки моей крови летит во Вселенной наш земной шар. А внутри меня, в самой сердцевине моего «я», дрожало и росло чувство полного самоотречения и зависимости от того, кто сделал меня счастливой.
В потоке Млечного Пути,
в дрожанье звезд —
я слышу музыку своей Любви.
Кончилось все неожиданно. Однажды он не пришел меня встречать. Не пришел и на следующий день, и во все последующие. Я не знала, что и думать. До этого мы встречались каждый день, и мне не нужен был его номер телефона. Мне даже не приходило в голову его узнать. Я сходила с ума от того, что с ним могло что-то случиться, начиная от банального гриппа и кончая автомобильной катастрофой, а меня нет рядом. Разумеется, первым делом я бросилась к его формуляру. В графах «адрес и д. телефон» были длинные синие прочерки, сделанные твердой Танечкиной рукой. Почему я их не видела раньше, когда рассматривала его формуляр? Я хотела спросить у Танечки, что это значит, но побоялась узнать об Андрее что-нибудь ужасное. В формуляре имелся телефон его СМУ, и я решилась позвонить туда. Очень вежливый женский голос ответил, что Слесарев Андрей Иванович у них не работает, что он на две недели приезжал к ним в командировку из Днепропетровска. Я с трудом уложила трубку обратно на рычаг.
В чьей же квартире мы предавались любви? На чьем ложе происходило то, что я принимало за таинство и что на деле было обыкновенным командировочным приключением? Чью музыку мы слушали, чьи фотографии рассматривали? Впрочем, какая разница? Все ложь. Андрей Иванович Слесарев нашел себе дурочку на недельку. Как он, наверное, умилялся моей неопытности и восторгу. За свои командировки он, скорее всего, повидал всякого, но такая ненормальная, безусловно, попалась ему впервые.
Я вспомнила свои слезы, свои безумные признания и чувство слияния со Вселенной, свою дурацкую «музыку Любви в дрожанье звезд». Какой ужас! Ему есть что порассказать своим друзьям. Мало кому выпадает такая удача – заполучить в постель юродивую.
Белый изгиб тела,
черная тень мысли.
Вот так рождаются
подлые поступки.
Наташа уговаривала меня не отчаиваться.
– Ты была с ним счастлива как женщина? – спросила она.
– Была, – ответила я.
– Вот и помни только это! Считай, что ты попользовалась командированной мужской особью в свое удовольствие. А о нем, как человеке, мы забудем и никогда в жизни не будем вспоминать.
И она сдержала слово: никогда не говорила об этой моей неудаче, как будто ее никогда не было в моей жизни. Я не слышала от Наташи на этот счет ни вопроса, ни намека. Я тоже старалась об этом не вспоминать, но… Андрей Иванович Слесарев до сих пор иногда приходит ко мне по ночам, и терзает мою душу, и заставляет томиться тело.
Однажды, мучаясь воспоминаниями и тоской, я оставила на ночь опять забредшего к нам Романа. Мы оба с ним многому научились у наших, как теперь принято говорить, партнеров. Дюбарев был от меня в восторге. В физическом плане мне с ним тоже было неплохо, но в какую-то минуту вдруг показалось, что рядом Андрей. Это и решило все дело. Я поняла, что с бывшим мужем все кончено. Мы перестали ощущать друг друга. Роман этого не чувствовал, он был счастлив и очень оживлен. Говорил, что мы теперь снова можем объединиться, потому что с возрастом достигли полной гармонии.
– Ты ошибаешься, Рома, – сказала я ему.
– Почему? – испугался он, сразу как-то сник, но тут же попытался приободриться. – Разве тебе было плохо? – И поторопился добавить: – И не вздумай сочинять, что плохо! Я же чувствовал, что хорошо… хорошо, как никогда… раньше…
– Я думала о другом, – не стала обманывать я.
– О чем?
– Не о чем, а о ком.
Он долго молчал, видимо, пытаясь взять в толк, что же я ему такое удивительное сказала. Потом взрывоопасно покраснел и спросил:
– У тебя, значит, кто-то был?
– А почему у меня никого не могло быть? У тебя был целый выводок дам, а я должна была хранить тебе верность?
– Нет, но… Ты же другая… Ты же не такая, как все эти… дамы…
– Я обыкновенная женщина, Рома. И ничто человеческое мне, как и им, не чуждо.
– Ну… и где он, этот твой… другой?
– Уехал.
– Скоро вернется?
– Не вернется.
– Вообще не вернется?
– Вообще не вернется.
Дюбарев заметно приосанился, и даже напряженная краснота стала сходить с его лица.
– Вот видишь… Не вернется, сама говоришь… Поэтому я предлагаю тебе снова выйти за меня замуж.
Я рассмеялась и потрепала его белобрысый хохол.
– Ты с ума сошел, Ромка! Неужели тебе хочется, чтобы я спала с тобой, а представляла, что с другим?
– Я согласен на это, потому что… Словом, это постепенно пройдет, если он действительно не вернется.
– Он не вернется, – повторила ему я.
– Ты его любишь?
– Не знаю… Не понимаю… Наверное, нет. Теперь уже нет.
– Ну вот… Выходи за меня, а?
Роман с такой надеждой смотрел на меня своими светлыми и такими родными глазами, что комплекс вины перед ним опять навалился на меня всей своей тяжестью. Неимоверным усилием воли я заставила себя вместо «выйду», сказать другое:
– Я разлюбила тебя, Рома. Прости.
– Наверное, можно ведь и снова полюбить, если…
Я покачала головой:
– Разве ты не знаешь, что в одну реку нельзя войти дважды?
– Альбиночка, это не про нас! Река-то другая! Мы – другие! Все теперь другое!
– Вот именно. Все другое, и к старому возврата нет. Уходи, Рома.
Он ушел. Не сразу, но ушел. И все равно продолжает иногда приходить. Мне жалко его до слез, но я ничего не могу с собой поделать. Наш общий с ним мир разрушен раз и навсегда. Мною. Преступницей.
Когда Наташа выкрасила мне волосы в яркий цвет, в такой же яркий цвет вдруг окрасилась моя жизнь. На меня начали заглядываться мужчины, и это было очень новое ощущение. На меня ведь и в юности-то никто не смотрел. Я не мучилась отсутствием мужского внимания только потому, что, как вы знаете, рядом со мной был Рома. Потом, когда мы развелись, мне и вовсе было не до мужчин – я все внимание сосредоточила на дочке, заглаживая вину перед ней. И даже Андрей, скорее всего, клюнул именно на мою безликость. Ему хотелось новых ощущений: почувствовать себя благодетелем дурнушки. Надо сказать, что он в этом преуспел. Подарил мне себя с царской щедростью.
