Татьяна Веденская - Траектория птицы счастья
– Значит, серьезные отношения, – несколько утешилась я. Хотя, чего скрывать, мечталось, как в любовных романах, что мой принц приедет из Ямбурга и бросит к моим ногам весь мир вместе с собственным сердцем и паспортом. Особенно про паспорт было бы хорошо. В конце концов, у меня же никогда этого не было. А вот длительные серьезные отношения – сколько хочешь. Меня это очень смущало, но, с другой стороны я так мучительно боялась, что он снова исчезнет, что была готова принять его в любом варианте. Вот так, никакой женской гордости. Да и откуда ей, по-хорошему, взяться. В моем-то возрасте, при моей фигуре. И прописке.
– Малыш, если тебя это не устраивает, ты только скажи. Я все пойму. Но ведь мы уже не дети. Ты и сама, вроде, всегда выступала за свободные отношения.
– Ага, – кивнула я, заодно подумав, что надо было мне вовремя проглотить собственный язык. Проблем было бы меньше.
– Дети, любовь, привязанность – я больше не желаю в это играть, – он продолжал разъяснять мне диспозицию.
– А дети-то тебе чем не угодили? – поинтересовалась я. Так, чисто из интересу. Чтобы убедиться, что моя потеря ребенка действительно неожиданно обернулась для меня благом.
– О, это самый ужас. Дети, они такие… невероятные. К ним моментально привязываешься. И можно смотреть на них часами. Когда у тебя будут свои дети, ты меня поймешь. Но только не от меня. Потому что потом ты приходишь, а ребенок тебя не помнит. Называет дядей и жмется к этой сучке, которая и слова доброго не стоит. Нет, увольте! Надеюсь, в твоих планах не стоит нарожать мне кучу детей?
– Ну что ты. Этого точно не будет, – успокоила его я. Интересно, что бы было, если бы я тогда решилась родить? Он бы меня расстрелял? – Да и вообще, мне скорее всего, здоровье не позволит.
– Да, а кстати, ты так и не сказала, что же с тобой произошло? Чем ты болела? – галантно поинтересовался Митя. Я прикусила губу. Ну, и что мне ему сказать? Что я чуть было не сделала его папой против его воли? Ага, и как именно быстро он умчится от меня вдаль, чтобы больше никогда не набрать моего номера?
– А что тебе тетка-то сказала? – аккуратно поинтересовалась я. О том, что я была беременна, знала только Полина Ильинична. Надеюсь, она не растрепала об этом всему двору.
– Я же говорил: что ты чуть не умерла. Что лежала в больнице. Так что с тобой? Ты больна анарексией? – внимательно осмотрел меня он. Я поежилась под его взглядом и пообещала себе завтра же начать отъедаться. Прямо с утра сяду и сожру сковородку с жареной картошкой. Буду есть, пока не лопну.
– Слушай, все это ерунда. Я совершенно не умирала. Но я и вправду болела. Меня оперировали по поводу миомы матки, – на ходу придумывала я. – Не важно, не хочу рассказывать подробности. Ладно?
– Конечно-конечно, – Митя состроил подобающее моменту выражение лица.
– Важно другое. Интересно, что ты об этом сам заговорил. Понимаешь, дело в том… что у меня теперь не может быть детей. По-крайней мере, без специального дополнительного лечения. Вот так, – пожала плечами я. Политика усыпления немедленно принесла свои плоды. Услышав, что счастье отцовства ему не светит, Митя засиял, словно солнышко, умытое грибным дождичком.
– Да что ты! – он всплеснул руками.
– Да. И вообще, неизвестно, можно ли будет это вообще вылечить. Так что тебе, в общем, нечего бояться, я старательно снимала показание его мимического радара. Радар демонстрировал радость и облегчение. Кто бы мог подумать, что он так обрадуется.
– Но это же прекрасно! То есть, конечно, тебе в любом случае надо лечиться, конечно. Но в целом, я очень рад, что с тобой не было ничего серьезного. Уф, значит моя тетка, как всегда, преувеличила. А то, я уже передумал черти что.
– Да, ничего серьезного. Уже все в порядке, вот только с детьми теперь будет проблема, – с готовностью подтвердила я. Может, стоило сказать ему правду, вдруг подумала я. Хоть раз, для разнообразия. И посмотреть, как он будет реагировать. Но что, если бы он реагировал, выскакивая на ходу из машины со словами «ты меня разочаровала». А так, он старательно жалел меня, прижимая к себе. Что, несомненно, заставляло меня забыть обо всем на свете. Если он так яростно не хочет становиться отцом, зачем ему знать о том, что он уже пролетел мимо этого радостного шанса? Митя наклонился, провел пальцем по моим урезанным волосам и принялся меня целовать. И от его близости, от этого водоворота, затягивающего все мои мысли, я чуть не сошла с ума. А когда я ненадолго вынырнула из его объятий, чтобы глотнуть воздуха, никаких раздумий и мук не осталось. Да, он не хочет детей, какая досада. И он боится привязанности. А я что – лучше? Ведь у самой-то рыльце в пушку. Сколько лет я бегала от мало-мальски серьезных отношений. Только не надо рассказывать своим ребятам о том, что не было вариантов. Сама, сама, матушка, отмахивалась, как от холеры. И потом, разве не гениально задумали там наверху наши ангелы-хранители столкнуть вместе мужчину, которых боится детей и бледнеет от одной мысли о браке и семье и меня – женщину, у которой не может быть ребенка? Грустно, конечно, что мы не сможем претендовать на Оскара в области «самой романтической истории любви», но, знаете ли – это моя жизнь. И она мне нравится такая, какая есть. Митя был самым лучшим. Пусть не таким, о ком пишут романы, но все же самым лучшим. Рядом с ним я тоже, как ни странно, чувствую себя как дома, хотя для меня это чувство было невозможным с тех пор, как я пересекла чеченскую границу, отворачиваясь от бандитов с автоматами Калашникова. Митя давал мне чувство дома, тепло, безопасность. Разве этого мало, чтобы наконец расслабиться и получать удовольствие от того, что происходит. И остальное, на самом деле, совершенно неважно.
Три последующих месяца я провела, балансируя между огромным восторгом и экстатическим счастьем. Все было так, как бывает в рекламе шоколада. Наша любовь была тягучей, приторно-сладкой, с горчинкой какао и дурманящим кофейным ароматом. О нашем романе уже знали все. Во-первых, наши собственные старушки. Моя, например, требовала от меня подробного отчета о происходящем. Я рассказывала ей, как мы сидели на лавочке, какие на улице стоят теплые весенние дни. И как легкий ветерок развевает сиреневый шарфик на моей шее, приоткрывая стыдливо закрытые следы от его поцелуев.
– О, Машенька, какая прелесть, – смущенно улыбалась Полина Ильинична. Она стала невероятно сентиментальной. И, кажется, все время ждала, когда же, наконец, покажут Хеппи Энд, и заиграют титры. Я не стала ей говорить о том, что сказал мне доктор относительно материнства. И, тем более, не рассказала о Митиных закидонах насчет любви и брака. Полина Ильинична усаживала меня пить чай, и мы вместе строили с ней матримониальные планы. Она рассказывала, что ее глупый братец справлял свою свадьбу дома, исключительно ради экономии денежных средств.
