Чужой портрет (СИ) - Зайцева Мария

— Нет, ты мне расскажи! — не отстает Ванька, — крутое отчество же! Папу Андриан звали?

— Не знаю, брат, — смеется Каз, — я же детдомовский… С таким именем и привезли, похоже… Или кто в детдоме с фантазией был…

Их голоса удаляются, похоже, Каз тащит Ваньку к выходу из домика. И я выдыхаю.

Сажусь на пуфик, машинально сминая в руках футболку, смотрю на себя в большое напольное зеркало.

Оттуда на меня испуганно и ошарашенно таращится взлохмаченная девушка с нервным румянцем во всю щеку и слишком красными губами. Абсолютно неприличный вид…

Полностью соответствующий реальности.

Надо собраться, Марусь.

Надо как-то прийти в себя.

Подумать, что делать дальше…

И как жить.

И как себя с Казом теперь вести… И…

Трогаю щеки, скольжу подушечками пальцев по губам, и все нервные окончания сладко подрагивают… Как он целовал… Боже… Если еще захочет, разве смогу я противиться? Смогу его ограничивать? Теперь, когда знаю, каково это, когда по своей воле, по своему желанию? При одном воспоминании все внутри екает взбудораженно, томно.

А я сама?

Себя-то я смогу удержать теперь?

Глава 37

В дороге за Вальчиком я никак не могу прийти в себя, выдохнуть. Основная причина моего нервного, взбудораженного состояния сидит рядом, спокойно рулит и, похоже, вообще никак не осознает, что со мной происходит. Это к лучшему, конечно, иначе бы совсем плохо все было.

И без того стыдно и неловко.

Я молчу, смотрю в окно, не понимая, как себя вести в этой ситуации.

Надо же что-то говорить, да? Что?

У меня совсем нет опыта в подобных вещах…

Обсуждать случившееся?

Ни за что!

От одних мыслей щеки красные до сих пор! А если еще и разговаривать об этом… Ох, мамочка…

Очень помогло бы, если б Каз вел себя, как раньше… На самом деле, он так и делает, но мне все время кажется, что он на меня смотрит… И что он тоже все время думает об этом… А еще кажется, что все остальные в доме уже знают, что мы делали…

Хотя ничего не указывает на такое развитие событий, но мне кажется…

И теперь еще больше стыдно и неловко. Словно я обманула доверие Ани, Ляли… Словно повела себя недостойно.

Если Аня знает… или узнает… что она обо мне подумает?

Становится обидно, потому что я не специально, я ни в чем не виновата! А получается — виновата…

На глаза наворачиваются слезы, выдыхаю прерывисто, сдерживая судорожный всхлип , смотрю в окно на пролетающие по обочине дороги домики.

Когда машина тормозит, а затем резко сворачивает в проулок, совсем не туда, куда надо, отрываюсь от окна и с удивлением и испугом смотрю на Каза.

Зачем он?..

Продолжить хочет?

От догадки этой в груди становится тесно, потому что сердце словно расширяется в размерах, закрывает собой легкие, не дает дышать.

И это совсем не похоже на тот дикий ужас, который я испытывала поначалу с Алексом. И на дальнейшее обреченное безразличие тоже не похоже, естественно.

Это какое-то новое для меня ощущение.

Странное и, если быть честной, приятное.

Боже, столько нового в моей жизни…

— Марусь, что происходит? — Каз не делает попыток дотронуться до меня, обнять, поцеловать, и я не знаю, радоваться этому или нет. Не понимаю себя. Зато понимаю, что он все же намерен поговорить о случившемся. И краснею, словно девочка малолетняя.

— Ничего… — бормочу, стараясь не встречаться с ним взглядом. Стыдно почему-то.

— Так, стоп, так не пойдет, — он неожиданно тянется ко мне и подцепляет за подбородок пальцами, заставляя посмотреть на себя, — что такое? Ты боишься, что ли?

— Не… знаю… Нет… Но… — слышу со стороны свое бормотание, и стыжусь теперь его уже! Курица какая, заикающаяся!

— Марусь… — он мягко поглаживает большим пальцем нижнюю губу, глаза в полумраке салона совсем темными становятся, — ты чего испугалась? Меня? Ты думаешь, что будет дальше? А?

— Я… не знаю… — шепчу я, завороженная разбойной глубиной его глаз, — просто все так… странно…

— Что странно? — удивляется Каз, — то, что я — нормальный мужик и мне нравится красивая девушка?

— Я? — он про меня, да?

— Нет, бл… Черт… Ар! Или Хазар! — Каз улыбается белозубо, и это безумно красиво. И безумно привлекает.

— Я просто… — и тут мне в голову приходит воспоминание их с Аром разговора, — просто… На кого я похожа?

Каз хмурится непонимающе, и я продолжаю, потому что, если уж начала, надо договаривать.

— Ну… Вы с Аром говорили… А я услышала… Я не хотела, так получилось…

Каз ничего не говорит, отпускает меня, откидывается на сиденье, не сводя взгляда, теперь уже поменявшего тональность, ставшего тяжелым и даже неприятным.

Я залезла сейчас на запретную территорию, это понятно. Но все же, мне кажется, что я имею право знать. Если у него все так… серьезно…

— Знаешь… — он усмехается, наконец, словно оттаивая, барабанит пальцами по рулю, переводя взгляд с меня на лобовое, а затем опять на меня, — ты права… Я сначала обратил внимание… Именно поэтому. И, наверно, надо сказать, чтоб не надумала себе ничего лишнего.

Он берет сотовый, ковыряется в нем, наконец, выводит на экран картинку и отдает мне телефон.

Я смотрю и замираю.

Потому что на экране… Я.

С короткой стрижкой, в очках и с совершенно несвойственным мне нежно-мечтательным выражением лица. Но определенно я. Мои глаза, мои губы, овал, нос…

Поднимаю изумленный взгляд на Каза.

— Что это? Кто?

— Агния Виловская, — пожимает он плечами, — художница. Болгарская.

Только теперь я подмечаю детали на снимке: кисти, палитру…

— Вы знакомы? — голос хрипнет, а в голове встают со щелчком все недостающие элементы паззла. Становится понятным его настрой на меня, его настойчивость, его интерес. Если это бывшая…

— Нет, — слышу тихий ответ, — она умерла еще двадцать лет назад… От рака. И все двадцать лет своей жизни прожила в Болгарии, в Софии. Я ее никогда не видел и не знал…

— Но откуда тогда?.. — поднимаю взгляд на него.

— Просто в интернете увидел картинку, — Каз пожимает плечами, нарочито небрежно и отстраненно. Он вообще такой отстраненный становится, далекий сейчас. Гораздо дальше, чем был до этого, в нашем общем смущенном дорожном молчании, — понравилась. Стал рыть информацию. И нарыл… Прикинь теперь, как удивился, когда тебя увидел? Реально в реинкарнацию поверить можно.

— Да…

Я возвращаю телефон Казу, сажусь ровнее.

Каз отключает экран, но я успеваю заметить взгляд, который он бросает на портрет. Внимательный. Нежный.

И так тяжело становится, так больно!

Я осознаю, что сейчас ревную. И злюсь. Злюсь на эту несчастную умершую девушку, потому что на нее он смотрит совершенно по-особенному… А на меня — не так. Ловлю себя на этой эмоции и ужасаюсь. Такое возможно, только если уже подсознательно принимаешь человека, считаешь его… своим?

Я считаю Каза своим?..

Кем?

— Спасибо, что рассказал, — говорю я, сглатывая обиду и неуместную ревность, — мы можем поехать? Вальчик ждет уже…

Каз кивает, заводит машину.

А я все жду чего-то от него.

Не знаю, чего.

Может, каких-то дополнительных слов, объяснений… Признаний?

В чем он должен признаваться? И уж тем более мне? Кто я такая, чтоб ждать от него этого?

Боже… Когда же я так умудрилась?..

Каз щурится на дорогу, потом на меня, явно ощущая, что что-то не так, что тональность между нами еще сильнее поменялась.

— Марусь, — начинает он говорить, но в этот момент звонит мой телефон.

— Привет, Лана, — говорю я в трубку, — я уже еду за Вальчиком…

— Еще не доехала? — голос Ланки веселый такой, спокойный, на заднем фоне слышится музыка, словно она где-то в замкнутом пространстве, в машине, например, — ну и отлично. Я сама его заберу. Мы поедем погуляем.

— Мы? — вычленяю я ключевые слова, — ты с Сергеем?