Измена.Любовь (СИ) - Рэй Далиша

— «Па-авла…» — и его шепот в моем сердце, расплавляя покрывавшую его толстую изморозь.

— «Красавица…» — его руки на моем теле, и я точно знаю, что то правда — я прекрасна.

— «Моя…» — и я сгораю в его нежности, потому что ее так много, что мне не по силам это вынести…Но я стараюсь.

Держусь из последних сил, пытаясь не рассыпаться раньше времени, не успев насладиться своим счастьем.

И все равно распадаюсь. Но не пеплом, а звенщими хрустальнми брызгами, превратившимися в те самые звезды на небе, про которые раньше думала, что это другие солнца…

— Ты как, жива? — раздался довольный смешок у моего влажного виска, когда через вечность я лежала на большом, еще подрагивающем от неутихшей страсти мужском теле.

— М-м-м… — так хорошо, что я могла лишь мычать.

— Ладно, можешь не отвечать, — мужская ладонь легла на мой затылок. Прижала еще крепче к груди, на которой я без сил распласталась.

И после паузы:

— Только я не понял, ты замуж-то выйдешь за меня?

Глава 51

Сообщение от мамы пришло утром. Вернее, почти ночью, по ее давней привычке не смотреть на часы, и звонить или писать, когда ей удобно. Так что, отправлено оно было примерно в пять утра по московскому времени.

Просто я его не услышала и не увидела, занятая совсем другим делом. Как раз в это время мы целовались с Платоном, почему-то дружно проснувшись в эту несусветную рань, и не найдя ничего лучше, как заняться друг другом.

Да и что может быть лучше, чем жаркие, жадно тянущиеся к тебе губы мужчины, от которого у тебя сносит голову. Чем его пальцы, медленно рисующие завитки на твоем животе, от чего под кожей становится щекотно и жарко.

Что лучше, широких ладоней, сдавливающих твои бока так, что внутри что-то сладко хрустит и растекается истомой.

Чем глаза с расширившимися, лихорадочно блестящими зрачками, не отрывающиеся от твоей шеи и груди. Скользящие по пылающей коже так, что это становится нестерпимым, и хочется, чтобы по ней прошёлся его язык, оставляя влажные, остывающие прохладой дорожки.

Ничего нет лучше этого.

И уж тем более, не сообщения, приходящие на твой телефон в пять утра…

Потом, так и не увидив это смс, я кормила Платона завтраком — снова овсяная каша, но теперь с сушёной черникой и диким количеством масла, найденными у Платона в холодильнике.

У меня даже руки затряслись от ужаса, когда я накладывала все это в тарелку этому необычному мужчине — где видано, чтобы мужик на завтрак ел кашу, да ещё нахваливал ее?

Я же знаю, что мужчины — это хищники, и утром для них положено готовить яичницу с беконом и тосты.

Ещё чашку крепкого черного кофе, от которого у них мозги встают на место, к нужным местам приливает адреналин, и они сразу превращаются в суровых бруталов и бизнесменов.

Надевают свои дорогие костюмы и полные сил и энергии от правильного завтрака отправляются делать свой бизнес.

Вот поэтому я и сидела, глядя на Платона разинув рот, и умиляясь тому, как не соответствует его офисный образ этой утренней реальности. И чуть не плача от того, как мне нравится это несоответствие…

— Ты чего? — чуть не вылизывая уже вторую тарелку, догадался спросить этот обжора, глядя на меня с недоумением — наверное лицо у меня было совсем странное.

И в этот момент от мамы пришло ещё одно сообщение. Прячась от внимательного взгляда Платона, я схватила телефон и открыла экран.

«Что, не совсем стыд потеряла, раз сообщение прослушать не решаешься?» — гласил мамин текст. А выше маячило голубеньким значком не прослушанное голосовое.

Почему-то резко вспотев, я ткнула в него пальцем и кухню наполнил мамин голос. Обычно резкий и нервный, сегодня он звучал совершенно спокойно и размеренно. Даже равнодушно, и от этого очень страшно.

— «- «Диана мне все рассказала. Бедная девочка. Ну а ты…

В принципе, от тебя я всего ожидала, но переспать с парнем своей сестры — это даже для тебя слишком, Павла.

Но теперь хоть понятно, почему Грег с тобой развелся. И почему ты скрывала от всех свой развод. Ты, потаскушка такая, не могла что ли трахаться так, чтобы близкие не узнали?

Ладно, что с тебя взять, все уже сделано. Я с Дианой сегодня долго разговаривала. Она девочка добрая и помнит, что ты ее единственная сестра. Поэтому готова была тебя простить.

Хотела с тобой отношения наладить, так ты и тут характер свой проявила, даже на порог ее не пустила. Тварюшка ты, Павла. Подлая и дрянная.

Ты, я слышала, уже и у подруги своей успела мужика увести, не успев в Москву вернуться. Шустро действуешь, доченька…

А общем так, пока перед сестрой не извинишься и прощения у нее не выпросишь, считай, что матери у тебя нет. И сестры тоже нет».

Голос мамы смолк, оставив после себя звенящую тишину, расползающуюся по стильной кухне Платона морозными, студеными щупальцами.

Я тупо пялилась в погасший экран, не совсем понимая, что именно сейчас услышала. Платон молчал, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки. Молча смотрел на меня, и в его взгляде мне чудилось недоумение и брезгливость.

— Ты говорила, что мама всегда называет тебя Павлухой. А когда злится, то Пашкой, — произнес ничего не выражающим голосом.

Чувствуя, как в ушах начинает разрастаться противный, тонкий звон, кивнула:

— Похоже, я никогда не видела маму по-настоящему злой.

Потянула со стола телефон и зачем-то засунула его в карман халата, который Платон выдал мне из своих запасов. Совсем новенький, даже бирки еще болтались. И пришелся точно по размеру, будто покупался именно для меня.

— Платон… — я подняла на него глаза и замолкла, наткнувшись на холодную стену, сотканную теми самыми морозными щупальцами.

— Если ты закончила с завтраком, собирайся — пора на работу. Я не люблю опозданий, ты ведь помнишь?

— Оставь, — скомандовал, когда я подскочила и принялась суетливо собирать со стола посуду. — Через час придет домработница и все уберет.

Поднялся и вышел, оставив меня стоять замороженной статуей возле разоренного стола с грязными тарелками и чашками с недопитым кофе…

Глава 52

Спускаясь в лифте, мы не разговаривали. Молчали, садясь в машину, которую водитель Платона поставил прямо перед подъездом, напрочь перекрыв к нему подход. И пока ехали в офис, продираясь через утренние московские пробки, тоже не сказали друг другу ни слова.

Платон почти не отрывался от экрана своего ноута, читая какие-то сообщения в мессенджерах и изучая документы. Пару раз весело хмыкнул, но тут же хмурил брови, стоило мне скосить на него глаза.

Я смотрела перед собой, стараясь не думать о происходящем, и время от времени ловила в зеркале заднего вида быстрые взгляды водителя Платона.

Интересно, с чего этот всегда бесстрастный, молчаливый мужик то и дело отвлекается от дороги и с интересом поглядывает на меня? Или его шеф никогда не выходил поутру из своей квартиры под руку со своим личным помощником?

Я коротко вздохнула — вообще ничего не понимаю! После маминого сообщения, Платона будто подменили. Словно нежный любовник, которым он был всего час назад исчез, и на его место пришел незнакомец.

Вернее, как раз знакомец.

Холодный голос, равнодушный взгляд и полная отстраненность — вот, что было сейчас передо мной. Опять это был тот, слегка пугавший меня Платон Александрович, каким я видела его в первые дни моей работы.

Или он все-таки поверил словам моей мамы?

Первым моим желанием, когда отзвучали ее обвинения, было начать оправдываться. Не знаю, перед кем — перед сидящим напротив мужчиной или перед мамой, которой у меня теперь, вроде-бы, нет.

Отчаянно захотелось доказать, что все не так, как было представлено в ее сообщении. Я даже рот открыла, чтобы немедленно начать рассказывать Платону, как застала голую Диану, скачущую на моем муже в моей же постели. Даже со всеми подробностями, лишь бы он не поверил маминым словам.