Маргарет Мадзантини - Никто не выживет в одиночку
Старик с соседнего столика поднялся. Подошел, встал перед ними. Улыбается. У него голубые, маленькие и запавшие глаза.
— Извините… Я думаю, официантка немного напутала… Она, по-видимому, перепутала наши счета. Мы сидели за этим столиком перед вашим приходом, потом пересели. Моя жена предпочитает столики у стены. Мы заказали бутылку шампанского, выпили ее, и мне не хотелось бы, чтобы вы за нее платили…
Гаэтано даже не смотрел на счет, теперь он раскрывает сложенный листок, глядит на него и кивает, цифра действительно чуть высоковата.
— Вот, это ваш, спасибо…
Старик возвращается к своему столику. Помогает жене покрыть плечи, хватает бутылку шампанского.
— Здесь осталось по три капли…
Подходит снова, разливает остатки шампанского им по бокалам.
— За здоровье… за ваше здоровье!
Теперь они стоят рядом. Делия смотрит на все еще красивую, несмотря на возраст, женщину. Глаза подведены натуральной сурьмой, шелковая цветная шаль накинута на плечи. В ней есть что-то экзотическое, пиратское. Женщина, которая объездила весь мир и привезла домой опыт и старинную косметику.
— За жизнь.
— Вы отмечаете что-то?
Старик кивает, шепчет в ответ:
— Да, мое воскрешение…
Жена мотает головой, рассеянно смотрит в ночь на что-то сверкающее вдалеке.
— Вы часто приходите сюда?
— Впервые. Но еда вкусная…
— Не скажу, не очень…
Смеется, поглаживая руку.
Старик — мужчина болтливый. Начинает говорить и не останавливается. Он на пенсии, работал всю жизнь в американской транснациональной корпорации, спрашивает Гаэтано, где работает он.
— Должно быть, это здорово — выдумывать истории!
— Если быть честным, я ничего не выдумываю. Ворую…
— Надо обладать талантом, чтобы знать, что и где украсть…
— Мне это легко.
— Может, мы тоже окажемся в каком-нибудь из ваших сценариев?!
— Кто знает…
Жена смеется, отшучивается. Говорит, мол, они слишком старые, чтобы заинтересовать молодого сценариста… Гаэтано повторяет: «Кто знает».
Сейчас старик смотрит на него с несколько просящим выражением лица, он тоже хотел стать артистом. Говорит:
— Как почти все в Италии.
Смеется: у него, мол, был неплохой баритон… Потом прибавляет, что дал твердое обещание… Смотрит на жену.
— Я влюбился… поднимал семью…
Говорит, что ни разу не пожалел об этом. До сих пор поет дома, под диск.
— В мое время реализация собственного «я» считалась несбыточной мечтой…
Гаэтано думает: «Как же достал этот назойливый старик!»
Но взгляд Делии, когда она очаровывается людьми, — невидящий, словно у лунатика. Женщина, чуть кокетничая, кутается в шаль.
— У тебя было все, тебе не в чем упрекнуть меня.
— А разве я когда-нибудь упрекал тебя?
Они шутят, своими ужимками напоминая двух подростков. Кажется, еще немного — и они поссорятся. Но вот у старика появляется грудной голос одинокого человека:
— Мы прожили чудесные годы. Я ни разу не пожалел.
И опять клочки прошлой жизни. Трудности первых лет, квартира в аренду — каморка на уровне тротуара в старом Риме. Вонь от кошек и Тибра. Жена вставляет, что гоняла огромных, с ребенка величиной, крыс. А потом пара замечательных поездок. Париж, впервые в жизни. Потом дети, дочки. Одна — с тяжелой сердечной патологией. Сложности, поглотившие годы, счастье и деньги. Поглотившие его сердце.
Старик смеется, поправляет на ней шаль. Мужчина, умеющий совершать женские жесты.
Гаэтано тоже обратил внимание на его жест… Заметил то, что промелькнуло в глазах Делии. Единственное его желание: уйти отсюда. Он протягивает руку:
— До свидания.
Но Делия увлеклась. Вглядывается в глаза, обмазанные сурьмой.
— А дочь… как она?
— В Америке, замужем. Двое детей.
— Замужем за женщиной.
Жена слегка толкает мужа.
— Мог бы и промолчать.
— А что плохого, если они любят друг друга? Та девушка — настоящая святая. У нашей дочери невыносимый характер… знаете, такой синдром, когда тебе все должны.
— Она столько выстрадала…
Старик фыркает, поднимает загорелую руку.
— Да, понятно… Но множество людей страдают и не играют на нервах так, как она…
Неожиданно он меняет тему, говорит, что у него рак и уже образовывались метастазы в разных местах; что, похоже, все время один и тот же узел бродит по кругу, как террорист, закладывающий бомбы. Он оперировался бессчетное количество раз, и всегда ему удавалось выжить.
— Сейчас моя жена накричит на меня, что, мол, выношу на всеобщее обозрение свою личную жизнь… Такая уж привычка, не могу держать язык за зубами…
— Им неинтересно слушать про тебя…
— Зато мне интересно послушать их. Кажется, я вас видел, но не могу вспомнить где… Вы где-то здесь рядом живете? Может, возле парка или у книжного…
— Может быть… да…
Делия тоже припоминает, что где-то видела этого мужчину… Вполне возможно, что они сталкивались на улице.
— Мне весь желудок продырявили… Я — ходячий феномен, больничный талисман… Как только вхожу в отделение, мои доктора-онкологи мне аплодируют… И в понедельник я должен туда вернуться, здесь, внизу, у меня огромная, с артишок, опухоль…
Дотрагивается до своего живота под ремнем, улыбается. Гаэтано смотрит на него.
— Но вы же шницель недавно съели…
— Не хочу отказывать себе в удовольствии, пока могу. Наслаждаюсь.
Делия смотрит на него. Осмысливает то, что произошло сегодня вечером, вспоминает о том, что было и не было сказано. Потеря надежды и страстная любовь к жизни. Другие люди заплатили и уходят… Другие люди, которые сейчас исчезнут. Она хотела бы обнять этого старика, прижаться к нему на несколько секунд.
Жена помогает ему надеть куртку.
— Кто знает. Ну ничего, я еще жив, сегодня вечером жив, съел шницель, разговариваю с вами… Обожаю поболтать… Говорил бы и говорил…
Они собираются уходить, жена закуривает сигарету на тротуаре.
— Встретимся как-нибудь…
Делия кивает. Она не сказала, что они с Гаэтано разведены. Она не рассказывает о своей личной жизни первому встречному. Старик замешкался подавать руку.
— Не окажете мне маленькую услугу? Я об этом не каждого прошу, но к вам я проникся доверием. Я думал об этом весь вечер… Думал: я обязательно должен попросить эту пару, пусть даже встану им поперек горла.
Теперь он кажется бесконечно далеким, словно его душа внезапно взлетела и парит в вышине, рядом с зонтиками этого ресторанчика.
— Помолитесь за меня.
Гаэтано кивает, потом говорит откровенно:
