Наталья Нестерова - Бабушка на сносях
Теснятся со свекровью в двухкомнатной, отец Лешин барствует один в трехкомнатной. Будто так и надо! Однажды заикнулась, мол, ребенок будет, хорошо бы жилплощадь увеличить. Мать, Кира Анатольевна, с сыном переглянулись и засмеялись, точно шутку услышали. Мы, говорят, пока до риелтора дойдем, рак на горе свистнет. И чем тут хвастаться? Если у Киры Анатольевны прибавление случится, Лика вообще в муравейнике окажется. Всех младенцев на нее свалят. Воспитывай!
А мы книжки почитаем!
— Мама! Что ты молчишь? Жалеешь Киру Анатольевну?
— Чего ее жалеть? Как завсекцией трикотажа, нагуляла.
— Какого трикотажа? — не поняла Лика.
— На моем дне рождения случай рассказывали.
Я тогда еще удивилась, что это твоя свекруха вдруг заинтересовалась, выспрашивает. Она уже знала, что тяжелая.
— Почему тяжелая?
— Так про беременных говорят.
— Мама, ведь ей действительно сейчас очень тяжело!
— На всех падших женщин не нажалеешься! — отрезала Ирина Васильевна. — Времена пошли!
Честные женщины теперь как исключение.
— Кира Анатольевна очень хорошая и честная женщина! — упрямо сказала Лика.
— От мужа понесла, с которым десять лет не живет?
— Не от мужа, — признала Лика. — Это другой мужчина. Кажется, я знаю. Он звонит постоянно и Киру Анатольевну спрашивает. Или ее телефон. А мы с Лешкой без понятия. Вообрази! Уехал человек! Старая беременная женщина! И мы, ее ближайшие родственники, не знаем, где ее искать!
— И не надо! Зачем ее искать? Кошка нагуляет и та прячется, когда котится.
— Мама! Как ты можешь сравнивать!
— А что я должна делать? Радоваться, что моя дочь не о себе да своем ребеночке думает-заботится, а о гулящей свекрови? Не маленькая! В смысле Кира Анатольевна, и не беспомощная малолетка.
Наоборот! О внуках бы думала, а не под мужиков ложилась!
— Мама! Ты ведь хорошая и добрая! Почему ты бываешь такой злой и непримиримой?
— Жизнь заставила.
— Не правда!
Лика впервые возражала матери не по мелочи — синий или красный бантик в косички заплести, надеть теплую или легкую куртку, красить или не красить губы, — а по существу, принципиально.
— Жизнь у нас одна, — смело говорила Лика, — была и есть. И твоих горестей отдельно от нас не существует! Правильно Леша и Кира Анатольевна говорят! Тайны мадридского двора, секреты ЦРУ, о которых все знают. Ну, случилось у папы! Ведь на коленях к тебе приполз! А человек, мой брат, Дениска, растет! Мама!
Похожие внешне, они плакали одинаково, без всхлипов пуская слезы, которые вытирали ладошками. Мать не замечала слез дочери. Дочь не видела страданий матери.
— Дениска! — горестно произнесла Ирина Васильевна. — Кроссовки без подметок, на коленках дыры, из куртки вырос. Так заботятся о ребенке?
Так воспитывают? Гоняет по улицам, завтра с плохой компанией, с наркотиками свяжется и в колонию попадет!
— Мама, я знаю, что ты подсматриваешь за Дениской, что передаешь тете Люде одежду для него. Мама! Почему мы не говорим откровенно?
Терзаем самого дорогого, нашего папу? Ты плачешь?
— Нет! — Ирина Васильевна насухо вытерла лицо.
Лика, не ведая о том, в точности повторила жест.
— Мама! Я давно общаюсь с братом! Раньше мне казалось, если ты узнаешь об этом, то обидишься. Но почему? У меня есть близкий по крови человек. Я всю жизнь мечтала о братике или сестричке. Я слабая, знаю. Мне нужна опора. Как и ты, я могу опираться только на тех, кого люблю! Ты, папа, Лешка, Кира Анатольевна и да! да! да! Дениска — это мои опоры!
Ирина Васильевна смотрела в пол. Тихо спросила:
— По уму-то он как? Не в матушку?
— Очень-очень умный мальчик! г-с воодушевлением воскликнула Лика.
И они еще долго говорили о Дениске, размывали плотины многолетнего молчания. Для Лики брат младший был отчасти игрушкой, забавной и на глазах развивающейся. Кем был мальчик для Ирины Васильевны? Брат любимой дочери. Сын любимого мужа. Вначале остро ненавидимый. Но постепенно превращающийся в объект ответственности и заботы, которую требовалось тщательно скрывать.
О Кире Анатольевне было забыто. В один присест две драмы не разрешаются. Лика посмотрела на часы и ахнула: одиннадцатый час. Тут же раздался телефонный звонок от недовольного мужа, — тот давно патрулировал у метро. Лика быстро попрощалась с родителями и ушла.
Ирина Васильевна еще какое-то время сидела на кухне, вернее, хлопотала по хозяйству. У хорошей хозяйки всегда найдется работа на кухне. Ирина Васильевна обдумывала, сказать ли мужу о новом положении дел, о ее отношении к Дениске, о Ликиных встречах с братом. Итогом раздумий был отрицательный ответ. Пусть все остается как прежде. Иначе — нарушение правил жизни. Что же ей теперь, целоваться с Людкой-разлучницей? А Митрофану чувствовать себя навеки прощенным? Каждый должен знать свое отведенное судьбой место!
Это как распределение помещений в квартире. справлять нужду надо в туалете, спать в спальне, а пищу готовить на кухне. Пусть мальчик имеет отца и сестру. Она, Ирина Васильевна, готова оказать педагогическую и даже материальную помощь, но тайно и косвенно.
А вот хранить позорные секреты Киры Анатольевны Ирина Васильевна не собиралась Приученный к порядку Митрофан Порфирьевич принес на кухню пустую чашку и тарелку с крошками. Помыл и поставил в сушку.
— Футбол закончился, — сообщил он, — я пошел на боковую, — и протяжно зевнул.
— Сядь! — велела жена и показала на стул, где недавно сидела дочь.
Митрофан Порфирьевич подчинился.
— Думаешь, зачем Лика прибегала, о чем мы с ней, говорили? — спросила Ирина Васильевна.
— Ну, дамское, насчет беременности, — предположил Митрофан Порфирьевич.
— Правильно! — кивнула Ирина Васильевна, выдержала паузу, поджав губы и осуждающе покачав головой, и продолжила:
— Только не про Ликочкину беременность! А про Киры Анатольевны! Вот!
— Не понял?
— Что ж тут непонятного? Кира Анатольевна нагуляла ребенка и хочет рожать, поэтому уехала неизвестно куда. Как тебе нравится?
— Еще раз! — попросил Митрофан Порфирьевич. — Лика говорит, что ее свекровь на сносях?
— Точно!
— Да вы обе с ума сошли! — горячо воскликнул Митрофан Порфирьевич.
И от его горячности у Ирины Васильевны вдруг возникло страшное предположение. По выражению ее лица Митрофан Порфирьевич мгновенно понял, что это за предположение.
— Ира! Не я! — ударил он себя кулаком в грудь. — Клянусь! Ни сном ни духом! У нас с ней ничего серьезного не было!
