Мария Федорова - Хороша была Катюша
За окном чернели ранние зимние сумерки.
Света решила накрыть красивой скатертью журнальный столик в своей комнате, достала фарфоровые тарелки, которые остались от бабушки, разлила сок по высоким стаканам тяжелого темного стекла, выложила на блюдо красивую пиццу. Ярко-красные помидоры под расплавленным желтым сыром, молочно-белый зефир в бордовой вазе, оранжевые кружки нарезанных апельсинов — стол получился красивый и праздничный. Ольга Ивановна с укоризной смотрела на приготовления:
— Что это ты, Свет, тут устроила? До Нового года еще далеко, Дуська вроде не нашлась… Чего праздновать-то?
Светлана только махнула рукой, решив не замечать недовольного ворчания матери. Всем нужно развеяться — и ей самой, и Ане, и Павлику. Надоели тоскливые будни.
— Паша, иди мыть руки. Садимся за стол.
За едой Аня не проронила ни слова, а когда Светлана пошла проводить ее до троллейбусной остановки, разговорилась. Она вспоминала свое детство, поездку к морю вдвоем с мамой, первый концерт в музыкальной школе, после которого мама расплакалась, а Аня думала, что это потому, что она очень плохо сыграла… С воспоминаниями горечь отступала, Аня снова становилась ребенком, открывалась. Но сразу помрачнела, как только показалась остановка.
— Вы не подумайте только, что моя тетя Марина плохая. Она меня любит. Только устает очень — ребята часто болеют. Денег не хватает, она говорит, что лет десять в отпуске не была. Мне ее ужасно жалко. А тут еще такая обуза — я на нее свалилась. Хорошо, что я уже взрослая, стараюсь ей помогать… Только от меня толку мало — я привыкла лишь с мамой общаться, а у них в семье все по-другому. Тетин муж, он откуда-то с юга, молдаванин, кажется. Не любит, чтобы ему мешали. Когда приходит с работы, все шепотом разговаривают. А я иду домой и начинаю играть. Иногда часов до трех за инструментом сижу, правда, теперь перестала. Соседка сказала, что я им спать мешаю. Хотя по ночам старалась играть что-нибудь тихое, мелодичное… Я бы хотела в музыкальное училище поступить, но не буду. Ведь мне надо на жизнь зарабатывать. Я решила пойти в кулинарное училище. Закончу, начну работать и заочно в технологический институт поступлю. Буду рецепты котлет и сухариков к пиву изобретать.
— Ань, может быть, не стоит в кулинарное училище? Пойди в пединститут. Конечно, в школе платят мало, но все-таки жить можно, будешь репетиторством заниматься, выкрутишься. Ты же музыку любишь, литературу… Не сможешь ты с подносом крутиться или у плиты стоять лет семь как минимум — в училище и пока заочно отучишься.
— Нет, Светлана Николаевна, ошибаетесь. Смогу. А вот в нищете жить больше не хочу. У меня мечта — за границу ездить, в оперные театры, музеи… Что толку любить музыку и никогда не слышать хорошего оркестра, настоящей оперы. И у плиты я буду стоять, и с подносом побегаю, а своего добьюсь.
Перед Светой стояла вполне взрослая девушка, совершенно непохожая на того потерянного ребенка, которого она привыкла видеть. Спорить с ней было бесполезно…
— Ладно, Ань, у тебя все впереди. Может быть, ты и права. А сейчас поезжай домой и ложись спать. Не играй по ночам — у тебя вид измученный. Отоспись. В любом случае сначала нужно школу хорошо закончить, а для этого силы нужны.
* * *Услышав, что в двери поворачивается ключ, Пашка в пижаме выскочил в коридор:
— Мама, ты не посмотрела, наши объявления висят?
— Конечно, висят, куда они денутся.
— А телефоны кто-нибудь отрывал?
— Отрывал… — соврала Света. Она сама, возвращаясь домой, подошла к двум столбам, надеясь увидеть, что от объявлений оторваны талончики с их телефоном. Увы, все было цело, но огорчать ребенка ей не хотелось.
— Знаешь, мам, я теперь точно знаю, кто Дуську найдет!
— Кто же?
— Дед Мороз. Я ему завтра письмо напишу. Здорово я придумал?
— Отлично. Ложись спать.
«И что теперь делать? У Пашки эта мысль намертво в голове застряла. Деду Морозу он верит безоговорочно — тот все может. А я? Вдруг никто эти листочки на столбах не прочитает, не позвонит… Ребенок с ума сойдет — и любимая собака не нашлась, и Дед Мороз оказался обманщиком… Надо завтра же объявление в газету дать — может, кто откликнется».
Глава 25
Перед входом в кафе Катерина остановилась, чтобы перевести дух и сосредоточиться. Сережа ни в коем случае не должен догадаться, что она планирует его использовать самым бессовестным образом. Нужно изобразить искреннее раскаяние, сожаление о несбывшемся и прочую дребедень… Сергей всегда был сентиментальным…
Катя улыбнулась, вспомнив те переписанные из «Работницы» письма, которые стали началом их романа. Вот и надо в том же духе… Только вот что делала Светка у него на работе?
Сергей не мог оторвать взгляд от входной двери. Катя опаздывала на десять минут, по ее меркам это вообще нельзя было считать за опоздание. Он мог бы спокойно сидеть и слушать приятную живую музыку после тяжелого трудового дня, а не пялиться на бамбуковую занавеску. Но не получалось. Предстоящая встреча не на шутку разволновала Сергея.
После ссоры со Светланой он твердо решил выбросить из головы обеих сестер с их заморочками. В конце концов, он еще достаточно молод, вполне успешен… Надо будет — найдет себе нормальную женщину. А не захочет — и один проживет, во всяком случае, нервы целее будут. Но против его воли в голову время от времени лезли мучительные воспоминания — то жаркие Катины ласки, то тихое обаяние Светланы, ее сына, той девочки, которая ходила с ними в цирк. Он уже почувствовал себя почти семейным человеком, окруженным родными людьми… Мечтал о том, что Света будет работать с ним вместе, а потом начнется служебный роман. Но увы… Катин звонок положил конец этим мечтам. Зачем она звонила? Чего хотела?
Как ни следил Сергей за входом, появление Катерины он все-таки пропустил. С кошачьей грацией она подошла к его столику откуда-то со стороны барной стойки:
— Прости, я опоздала. Пробки…
— Ничего страшного. Я только что пришел.
Он поднялся, чтобы отодвинуть для нее стул. Движение получилось неловким. Сергей наступил на Катину ногу, она поморщилась от боли.
— Извини.
Он почувствовал, что неудержимо краснеет. Что, в конце концов, за ерунда! Надо быстро разобраться, что ей нужно, и разбежаться. Она ему чужая женщина. Наверняка у нее за это время сменилась дюжина любовников.
Они сели. Никто не решался прервать молчание. Катерина мучительно соображала, как настроить Сергея на лирический лад, а он явно злился. На себя. На нее. На ситуацию.
