Белва Плейн - Пожар страсти
Уилл снял очки.
– Я пользуюсь ими только для чтения, а находясь на работе, надеваю их, чтобы не потерять. Я часто теряю вещи: ключи от машины, перчатки – в общем, все.
Гиацинта понимающе улыбнулась. Его глубоко посаженные глаза казались и веселыми, и серьезными.
– Так расскажите мне о Стивене Спендере, – попросил Уилл. – Вы проштудировали полное собрание его сочинений?
– Да, я брала его с собой во время поездки во Флориду. Мне хотелось бы знать этого человека.
– Да, такое ощущение возникает, когда читаешь или видишь что-то значительное. Я хотел бы познакомиться со скульптором, изваявшим статую Линкольна в Мемориале. Поэтому я понимаю вас. Вам нравится Флорида?
– Я мало знаю ее. Это был кратковременный визит.
Уилл ждал продолжения, а Гиацинта между тем пришла в смятение, укоряла себя за то, что оказалась здесь.
– В чем дело? – мягко спросил он. – У вас постоянно меняется выражение лица.
– У меня много забот, – ответила Гиацинта. – Я оформляю развод.
– Вот оно что. Меня удивило, что вы живете одна в таком большом доме. Чем же вы занимаетесь, ожидая того момента, когда все худшее останется позади?
– Ну, я ведь художница, хотя в последнее время работаю не так много, как следовало бы.
– Вы работаете дома?
– Да, у меня хорошая студия.
– Позволите мне взглянуть на ваши картины?
– Конечно, но боюсь, вы будете разочарованы.
Не ответив на ее последнюю реплику, Уилл спросил о платье, которое она шила для Салли Додд.
– Я едва начала его и жалею, что взялась за это.
– Но вы обещали, и она ждет его.
– Я сошью платье.
– Ко времени ее круиза, помните?
– Да, да! – И снова повторила: – Я сошью его.
У него были такие внимательные глаза! Они напоминали опалы светло-серого оттенка, и в них при свете канделябра мелькали зеленые искорки. От этих глаз ничто не укроется; они пронизывают насквозь, видят недоговоренность и фальшь. Нет, она больше не станет встречаться с ним.
– Где вы научились шить?
– Меня научила бабушка. Она родилась в 1910 году. И умеет блестяще делать все – готовит обед, печет печенье, вяжет ковры.
– У меня была такая прабабушка. Я ее не знал, равно как и вторую. Но та была совсем иной. Она работала вместе с мужем в самом первом магазине Р. Дж. Миллера. У нас есть выцветшая фотография этого магазина в Оксфилде, сделанная в 1879 году. Супруги стоят у входа, а неподалеку – двухместная коляска с откидным верхом. Улица в самом центре Оксфилда, широкая и страшно грязная. Интересно, что они сказали бы, увидев улицу сейчас? – Уилл усмехнулся. – Говорят, они были прекрасной парой. Чем внимательнее изучаешь генеалогическое древо, тем более добродетельными кажутся твои предки.
Он стал рассказывать о том, как развивалось дело. Гиацинта с интересом слушала его. Дочь химика, жившего на жалованье, и жена доктора, она почти ничего не знала о бизнесе и связанном с ним риске.
Мало-помалу Гиацинта успокоилась. Уилл рассказал ей о том, что много путешествовал, видел Бирму и Тибет, но в отличие от других не хвастал этим, а держался очень скромно.
Возвращаясь через город, они прошли мимо витрин магазина Миллера, мимо улицы, где находился остов сгоревшего здания Арни.
– Я случайно оказался здесь в то утро, – сказал Уилл. – Зрелище было страшное. Собралась толпа, приехали машины «скорой помощи». Из разбитых окон вырывались огромные языки пламени. Говорят, это был поджог.
– Я не знала.
– Это было почти новое здание, несравнимое с расположенными старыми, по ту сторону площади, – это ведь настоящие ловушки в случае пожара. Они внушают беспокойство. Если бы это зависело от меня, я бы снес их и построил новые, оборудовав соответствующей защитой. Но многие люди не хотят расставаться со старым и привычным.
Всю оставшуюся часть пути Гиацинта почти не слушала его. Ей казалось, что над ее головой занесен меч.
У двери Уилл взял Гиацинту за руку.
– Я хотел бы снова увидеть вас, – сказал он, – но не смею проявлять настойчивость. Надеюсь, скоро ваш развод останется позади.
– Я тоже надеюсь.
– Я уезжаю в Нью-Йорк и увижусь с вами по возвращении.
Глядя, как он удаляется, Гиацинта снова подумала: какой-то молодой девушке повезет.
«Но я уже не увижу его. Уилл наверняка думает, будто я хочу этого, но это не так. Я не хочу никакого мужчину, никакого вообще и никогда».
Гиацинта накрывала рождественский стол с таким старанием, словно давала официальный обед на двенадцать персон. Четыре свечи окружали подарок от Арни – розовые и красные гвоздики в роскошной серебряной чаше. Молоко для детей было налито в винные бокалы. Она следовала семейным традициям во всем – от фарфора до орехов и фиников.
Нарядно одетые, все заняли свои привычные места. Джерри и Эмма, гордая и счастливая в своем новом розовом платье, сели слева от Гиацинты, а Францина – справа. Лишь состав семьи изменился. Стул Джима стоял возле стены. А стул, на котором в прошлом году сидел Джеральд, занимал Арни, делавший все возможное, чтобы атмосфера была праздничной и теплой.
Гиацинта тоже прилагала все усилия к тому, чтобы избавиться от щемящего ощущения безвозвратно уходящего времени: ведь через несколько дней все закончится. Веселье было наигранным. Прошедшие две недели она обманывала себя, изображала радость, занималась приготовлениями, покупала подарки, пекла и готовила, даже открыла две двери в спальни, прежде запертые. Начался снегопад, и Гиацинта купила новые санки, в том числе и для себя. Они отправились кататься, взяв с собой сандвичи и какао в термосе. Гиацинта даже разговаривала с детьми и при этом не плакала. Если уж этого до сих пор не произошло, она не расплачется и тогда, когда наступит время прощания.
Эмма громко сообщила:
– Во Флориде не идет снег. Мама, слышишь меня? Я сказала, что во Флориде снег не идет.
– Это все знают, – заметил Джерри.
– Ну и что?
Прошлым летом Эмма либо расплакалась бы, либо возмутилась, услышав подобную реплику. Сейчас она выразила презрение. Если вы не видите ребенка каждый день, ждете встречи с ним недели и месяцы, то заметите, как он изменился.
– Как поживает Чарли? – спросила Гиацинта.
– Он больше не делает пипи в доме. Папа научил его это не делать.
Гиа бросила взгляд на Францину. Странно, но дети очень редко вспоминают отца, однако всякий раз при его упоминании выражение лица Францины меняется. Зная ее живой характер, нетрудно заметить, что она притихла. И хотя Гиа надеялась, что мать все-таки поддержит разговор, молчание на этот раз нарушил Арни:
– Расскажи о моей новой лошади, Джерри.
– О да! Это теннессийский скороход. Видели бы вы, какой он огромный! И знаешь, какого окраса? Пегий! То есть с пятнами. Коричневые пятна на белом. Я не могу на нем ездить, он слишком велик. Но дядя Арни учит меня ездить на пони.
