Юлия Комольцева - Дежа вю
– Хочешь пить? – спросил Олег, и голос его прозвучал так ласково, что горькая улыбка сползла с ее губ.
Наваливалось, настигало что-то необъяснимое. Восторг ли, уже без примеси самоуничижения? Нежность?
Он перегнулся через нее, мимоходом, не удержавшись, легонько провел языком по груди, и Тина выгнулась навстречу – сразу, безвольно, не раздумывая, – загораясь снова.
– Потом попьем, да? – сипло уточнил Олег, отставив бутылку обратно на столик.
Сквозь дрожь собственного тела, сквозь трепет души, Тина услышала собственные мысли. Все до единой они были о нем. Все до единой они исчезли, стоило ему оказаться совсем близко – страшно, волшебно, катастрофически близко.
– Я не могу больше! – простонала она, впиваясь губами в воздух, а пальцами в жаркую широкую спину. – Не могу, не могу…
Но она смогла, потому что он был рядом – именно он. И вместе они домчались по этой дороге до звезд.
Господи, как давно она не видела звезд!
Когда вспыхнувшие ярым светом небеса стали тускнеть, опуская все ниже и ниже занавес туч, его прохладные пальцы заметались по простыне, пока не сцепились с ее пальцами.
Как раньше, подумал Олег, стараясь унять ненужное сердцебиение.
Как раньше не будет, беспощадно грохотнуло в голове.
Но вот же – есть! Есть она и есть он, и между ними – ничего, что может стать преградой.
– О чем ты думаешь? – шепотом спросила Тина.
– О нас, – признался Олег.
Они же всегда были откровенны друг с другом. Старались быть. Хотя временами это сильно напрягало.
– И что же ты думаешь о нас? – с едва уловимой насмешкой спросила она.
– Что нам хорошо.
– Это и без раздумий понятно. Это логично, понимаешь? – Она усмехнулась в темноте, вновь закутываясь в цинизм. – Твое тело знает мое, а мое – твое, и мы оба знаем, как доставить удовольствие друг другу.
Он вскинулся было, разъярившись. Удовольствие?! Удовольствие – это когда пиво холодное свежее пьешь, голубей кормишь, на песочке нежишься, в сотый раз пересматриваешь старую комедию, где каждая реплика знакома, а все равно интересно. Удовольствие! Его обдало жаром злобы, и он вознамерился было сказать ей все, что думает о ней и ее дурацком представлении об удовольствиях.
Но промолчал.
Потому что понял: она боится того, что случилось. Потому что не знает, как иначе отнестись к этому.
К тому, что они занимались любовью, с удовольствием произнес Олег мысленно. Потом подумал и повторил вслух. Так ему хотелось.
– Значит, мы занимались любовью и получили удовольствие, – сказал он, едва не мурлыча от вкуса этой фразы.
Тина неловко завозилась.
– Ну, да. Только давай не будем говорить об этом, – тут же добавила она.
– Конечно. У нас лучше получается молчать.
Они посопели, она – успокаиваясь, он – прислушиваясь к ней.
– Мне кажется, тебе все-таки надо на свое место перебраться, – произнесла Тина.
– Тебе что, плохо со мной?
– Морозов, не устраивай детский сад! Не буду я отрицать, что мне с тобой хорошо. То есть, было хорошо. Но спать с тобой я не собираюсь. Это неудобно, в конце концов!
Нет, ну правда! Она знает, что он во сне ворочается. Запросто спихнет ее в проем. Или ногу отдавит. Или руку, что тоже неприятно. Волосы прищемит. Нет, нет, на узкой полке спать вдвоем невозможно.
Если только прижаться вплотную. Переплестись.
Вот только этого не хватало!
Она негодовала, а Морозов осторожно перекатился, опираясь на стену, и коленями сжал ее ноги.
– Уходи, – приказала Тина.
– Ага. Щас! – пообещал он.
– Олег, я хочу спать.
Он приблизил лицо к ее лицу.
– Я только пожелаю тебе спокойной ночи, хорошо?
Поцелуй, всего лишь один поцелуй. Взрослая женщина, мать двоих детей, мужняя жена – не должна и не может терять голову от единственного поцелуя.
Наверное, чтобы доконать ее окончательно, он взялся за ее плечи. Или не знал и не думал, как это страшно, как это томительно, необыкновенно, забыто! Просто погладил. Лишая воли, но даруя неведомую прежде, упоительную радость от того, что бешено колотится сердце и каждая клеточка оживает навстречу легкому танцу чужого огня.
– Поспишь у стенки, – шепнул Олег, – оттуда ты точно не свалишься, так что не бойся, что я буду брыкаться.
– Я не могу с тобой спать, – решительно сказала Тина.
– Можешь.
– Я не хочу! – отчаянно прошипела она.
– Хочешь.
Он держался из последних сил, чтобы не сойти с ума от беспомощности. От кончиков пальцев до края души он весь принадлежал ей, он зависел от нее.
Он что-то говорил. Он делал что-то. Внутри дрожал, бился в ребрах, как в клетке, штормом вздымался к горлу страх: «Как же теперь?!» Но ему недосуг было размышлять и храбриться. Просто жажда была невыносимой и, припав к чарующей влаге, он не думал, чем обернется все это. Не знал. Теперь боялся, что знает.
С каждым прикосновением острее и острее впивалась в него разгадка, и теперь он лежал, прижав ее к стенке, но сам оказался загнанным в угол.
Эту жажду не утолить никогда.
Эту тоску не забыть в минутном порыве. Ему нужно большее, ему нужно все, вся она – та, которой она стала.
– Ты дышишь мне в ухо, – раздосадованно проскрипела Тина, не зная, как относиться к тому, что они лежат вот так, все еще не расцепив объятия.
– Извини. Не буду.
Он заерзал, устраиваясь, чтобы ей было удобней.
– Теперь волосы придавил, – уже с очевидной капризностью высказалась она, – я же говорила, что…
– Извини, извини. Вот так лучше?
– Твоя нога…
– Которая? – торопливо осведомился Олег, разом подняв обе. На всякий случай.
Тина приподняла голову, почуяв, что стало как-то очень легко. Чересчур легко. Странным образом это напоминало пустоту.
– Куда ты дел их? – сердито спросила она, разглядывая в темноте его силуэт.
– Кого?!
– Да ноги же, болван! Только что они были здесь! На мне!
– Звучит заманчиво, – нервно хихикнул он, – хочешь, чтобы я вернул их обратно? Тебе же было неудобно!
– Какая забота! – восхитилась Тина и, наконец, разглядела его.
Сказать, что поза у Морозова была неудобной – ничего не сказать. Ей даже стало жаль его, бедолагу. Торсом, своим великолепным, мужественным торсом – ну как же, спортзал же под рукой! – он возлежал на полке вполоборота, а подогнутые ноги свешивались к полу, будто сведенные предсмертной судорогой.
– Хватит дурить, – приказала Тина, – ляг нормально. А лучше, вали на свое место.
– Грубишь, – вздохнул опечаленно Олег.
– Морозов, перестань ребячиться! Это же просто глупо, в конце концов!
Тут поезд резко затормозил, едва не стряхнув их обоих в проем, и стало очевидным, что совместное существование на одной полке действительно нецелесообразно.
