Наташа Драгнич - Каждый день, каждый час
Стоял великолепный день.
Дора привела Луку в отель, радуясь, что их комната занята. В номере, который никогда им не принадлежал, объясняться намного проще. Легче сохранить трезвую голову. Можно говорить, не боясь. Гостиничный номер, словно забытая декорация к фильму. Тысячи подобных слов приклеились к стенам, врезались в матрас, скользили по кафелю в ванной, висели на прозрачных занавесках, можно притвориться. Попытаться заново выстроить собственную жизнь. Разрушить ее. Покончить с собой, даже не заметив. Сделать вид, что так всем будет лучше. Убедить в этом себя. Сделать вид, что убежден. В такой комнате, как эта. В комнате, похожей на все остальные.
— Послезавтра я возвращаюсь в Париж. Поедем со мной.
— Я не могу.
— Что же нам делать?
— Я так больше не могу.
— Что ты имеешь в виду?
— Я больше не вынесу.
— Что ты хочешь сказать?
— Я не могу так поступить.
— Ты все-таки выбрал ее?
— Мне нужен покой.
— Вместо жизни?
— Мне не хватает мужества.
— Значит, ты решил отказаться от нас?
— Нет, значит, я трус.
— То есть ты хочешь, чтобы я уехала.
— Я хочу умереть.
— Это может случиться с нами обоими.
— Два счастливых возлюбленных — ни смерти им нет, ни конца. Сколько раз они в жизни рождаются и умирают, потому что в их счастье заложена вечность природы.
— Чушь.
— Это Неруда.
— Ты больше не имеешь права на его стихи.
— В тебе вся моя жизнь.
— Ты умер.
— Дора.
— Навсегда.
...ты должен любить себя, чтобы позволить себе быть счастливым, чтобы остаться, нужно быть сильным, отказаться всегда проще, сдаться, а затем страдать куда легче
— Дора.
ГЛАВА 30
— Поторопись, zlato moje! Иначе мы ничего не увидим в толпе. Только и всего!
Хелена переминалась с ноги на ногу под дверью Дориной спальни. Она нисколько не волновалась, что они и вправду могут опоздать к Новому мосту. Нет. По сравнению с тем состоянием, в котором находилась ее дочь, все казалось незначительным. Конечно, Христос очень важен, упаковка Пон-Нефа станет событием века, но Дора значит для нее намного больше, буквально всё. А ее дела плохи, совсем плохи. И это еще мягко сказано.
Дора сидела на кровати и смотрела в пустоту. Ее жизнь пуста. Мир пуст. Лишен смысла. Жесток. Ни на что не годен. В голове ни одной мысли. Все они покинули ее три дня назад. Пара образов, но только не размышлений. Дора не могла позволить себе думать. Выбор был сделан осознанно. Лишь бы ничего не чувствовать. Ни за что. Табу. Постоянно мелькают красные предупредительные огни. Дора даже не уверена, продолжает ли она дышать. Грудь движется — значит, дышит. Только ничего не чувствует. Дора слышала, как ее мама что-то говорила. Но слова не доходили до нее. Дора была погружена в себя. В свою жизнь, которой больше не существовало. Нет, она должна умереть. Она ничего не хотела: у нее не было ни желаний, ни потребностей. Единственное, что ей оставалось - ждать. Ждать, что жизнь снова найдет ее. Конечно, ни потребуется время, ведь она хорошо спряталась.
Лука сидел на кровати и смотрел в пустоту. Его жизнь пуста. Мир пуст. Лишен смысла. Жесток. Ни на что не годен. В голове ни одной мысли. Все они покинули его три дня назад. Пара образов, но только не размышлений. Лука не мог позволить себе думать. Выбор был сделан осознанно. Лишь бы ничего не чувствовать. Ни за что. Табу. Постоянно мелькают красные предупредительные огни. Лука даже не уверен, продолжает ли он дышать. Грудь движется — значит, дышит. Только ничего не чувствует. Лука отчетливо помнит, что не считал. Незачем падать в обморок. Он и так погружен в себя. В свою жизнь, которой больше не существует. Нет, он не хотел умереть. Он ничего не хотел: у него не было ни желаний, ни потребностей. Единственное, что ему оставалось, — ждать. Ждать, что жизнь снова найдет его. Только этого больше не случится, Ее нет. Она уехала. Улетела три дня назад. Жизнь кончилась. Он должен забыть и обрести покой. Таковы условия сделки. Конечно, на это потребуется время, ведь он хорошо спрятался.
— Лука, ложись в кровать!
А может, не так уж и хорошо.
Естественно, Лука ничего не ответил. Клара подошла, положила руку ему на плечо:
— Идем спать, уже поздно.
Она знает. Уже все знают.
Куда идти? Проклятый город. В каждом уголке полно сплетников.
Лука медленно встал, даже не взглянув на жену. Обул ботинки, стоявшие рядом с диваном, взял со стола бумажник, молча вышел из дома. Клара окликнула его. Лука осторожно, почти бережно закрыл за собой дверь. И побежал. Внезапно перед ним появилась лодка. Вроде бы случайно. Лука запрыгнул на борт. Открыл каюту и улегся на кушетку. Под ним, в ящике лежала майка. Белая майка с красно-голубым восточным узором. Она не принадлежали ни ему, ни его отцу, ни Ане, никому из тех, кто был сейчас в Макарске. Майка просто была там и приносила покой, даже если Лука ее не доставал. Этого он не выдержал бы. Нельзя вдыхать скрытый в ней аромат жизни. Чего доброго, нахлынут картины, образы, нет, нельзя. Зато находиться рядом необходимо. Лука был настоящий мастер придумывать себе наказания. Он осмотрелся, его взгляд упал на ящик с красками. Лука вскрикнул. Схватил коробку и хотел выбросить в море. Содержимое рассыпалось, кисточки, банки, краски, тюбики, стеклышки полетели на иол. В припадке гнева Лука выкидывал каждый предмет прочь из каюты. Некоторые падали в спокойную водную гладь, другие с грохотом ударялись о палубу. Жизнь кончена. Никогда больше он не будет рисовать. Он недостоин. Живопись — подарок жизни. А он мертв.
Мокрый от пота, Лука, весь дрожа, сел на лестницу каюты и заплакал.
ГЛАВА 31
В то время как весь мир, удивляясь и отчасти пугаясь, праздновал объединение двух немецких государств, Дора и Жанна сидели в «Жюль Берне», одном из самых дорогих парижских ресторанов на втором этаже Эйфелевой башни, и поднимали бокалы в честь Дориного двадцативосьмилетия. Шел 1990 год.
— За тебя, та cherie. И за то, чтобы следующие годы были такими же удачными, как этот!
Щеки Жанны порозовели, она плохо переносила алкоголь. Всего один бокал вина, и ей уже было трудно вспомнить собственное имя. Поэтому Дора внимательно следила за ней. Только один бокал. И то только потому, что у Доры сегодня день рождения, за прошедший год она получила две театральные награды и на прошлой неделе приступила к репетициям нового спектакля. Для нее роль Мэгги в пьесе Теннесси Уильямса «Кошка на раскаленной крыше» была настоящей мечтой. Брика играет Филипп Дедье. Дора была счастлива. Она знала его еще по академии, он заканчивал учебу, когда Дора поступила на первый курс. Она видела все спектакли с его участием. Потом он исчез с парижской сцены, пытался сделать карьеру в Нью-Йорке, но уже год как вернулся и блестяще сыграл Гамлета. А теперь они будут играть на одних подмостках. Она была взволнованна. В прошлую пятницу после репетиции они выпили вместе по бокалу вина. В его глазах так явно читалось желание, что, рассказывая об этом на следующее утро Жанне, Дора не переставала хихикать, словно школьница после первого поцелуя. Жанна разделяла ее радость. А как же иначе? Они ведь по-прежнему оставались лучшими подругами, как раньше, когда проводили дни в парке Монсо.
