Мэг Кэбот - Принцесса в розовом.
— А, Миа, — сказал он, — привет. Как мама?
— Отлично, — сказала я, хоть и не видела ее с завтрака. Но я знала, что с ней все хорошо, потому что никто на мой телефон не звонил. — Она что-то там принимает. От обезвоживания. Что там с забастовкой?
Папа только головой покачал.
— Представители профсоюзов сейчас на совещании в кабинете мэра. Они надеются прийти к соглашению.
Я вздохнула.
— Ты понимаешь, что все это происходит оттого, что я родилась. Если бы не я, праздничного ужина не было бы.
Папа строго посмотрел на меня.
— Надеюсь, ты не обвиняешь себя во всем этом, Миа?
Я чуть не ляпнула:
— Да ты что, я обвиняю во всем бабушку. Но папа так искренне смотрел на меня, что я поняла: коэффициент его симпатии ко мне очень большой. Тогда я сменила тему.
— Просто я так переживаю, что придется провести в Дженовии столько времени, почти все лето. Знаешь, было бы здорово, если бы я смогла, например, пойти добровольцем в какую-нибудь организацию, которая помогает этим несчастным помощникам официантов...
Папа, правда, не купился на это. Он сморщился и сказал:
— Ну-ну.
Пока я сидела и переживала, что не получается провести два драгоценных летних месяца как я хочу, бабушка начала подавать мне какие-то знаки, не прекращая телефонного разговора. Она щелкала пальцами в мою сторону, потом указывала на дверь своей спальни. Но я сидела и моргала, пока она не прикрыла трубку рукой и не зашипела:
— Амелия! В моей спальне! Пойди, посмотри!
Подарок, что ли? Для меня? Не могу представить, что бы такое бабушка могла приготовить для меня — сироты, по-моему, уже достаточно. Но не отказываться же от подарка... конечно, если это не будет что-нибудь вроде шкуры убиенного млекопитающего.
Так что я встала и пошла к двери бабушкиной спальни, кто-то на другом конце провода, наверное, держал трубку на расстоянии метра от уха, поскольку бабушка вопила:
— Я заказала этот проклятый салат ЧЕТЫРЕ ЧАСА НАЗАД. Мне что, самой спуститься и нарезать его? Что значит — «я нарушу правила общественного питания»? Какого общества? Я хочу сделать салат для себя, а не для общества!
Я открыла дверь в бабушкину комнату. Она, как и другие спальни в отеле «Плаза», была очень милая, повсюду золотые листья и свежесрезанные цветы по всем углам... хотя теперь, во время забастовки, сомневаюсь, что бабушка сможет долго любоваться свежими цветами. Новых ей никто не принесет.
Я осматривала комнату, искала подарок и тихонечко молилась про себя (пожалуйста, только не норковая накидка, пожалуйста, только не норковая накидка}. И тут мой взгляд упал на платье, которое лежало поперек кровати. Оно было цвета обручального кольца, которое Бен Аффлек подарил Дженнифер Лопес — самого нежного розового цвета, и все покрыто сверкающим розовым стеклярусом. Оно было со спущенным плечом, с таким великолепным вырезом и с огромной, прямо как из фильмов, юбкой.
Я сразу поняла, что это такое. Пусть оно не черное и без разреза сбоку, все равно, это самое красивое платье для выпускного бала, какое только можно вообразить. Оно лучше, чем то, что было на Рейчел Лей Кук в фильме «Это все она». Оно лучше, чем то, что было на Дрю Бэрримор в « Никогда не целовалась », И оно в миллионы раз лучше, чем тот брезентовый кошмар, который был на Молли Рингвальд в «Красавице в розовом». Даже лучше того, которое Анни Поте дала Молли Рингвальд в той же «Красавице в розовом», до того как Молли свихнулась и испортила все ножницами.
Короче, это было самое классное на свете платье для выпускного, которое я когда-либо видела.
И вот, я стояла и смотрела на него, и огромный комок поднимался к моему горлу.
Потому что, конечно, на выпускной-то я не иду.
Так что я захлопнула дверь и вернулась обратно на свое место на диване рядом с папой, который все так и сидел, сосредоточенно глядя в телевизор.
Через секунду бабушка грохнула трубкой о телефон и повернулась ко мне.
— Ну как?
— Оно очень красивое, бабушка, — честно сказала я.
— Я сама знаю, что оно красивое, — сказала бабушка, — не хочешь примерить?
Я тяжело вздохнула и даже несколько раз сглотнула, прежде чем заговорить, чтобы голос прозвучал нормально.
— Я не могу, — сказала я, — я же говорила тебе, что не иду на выпускной, бабушка.
— Нонсенс, — сказала бабушка. — Султан, кстати, сказал, что отменяет наш ужин сегодня вечером, ресторан закрыт. Но эта идиотская забастовка точно закончится к субботе. И тогда ты пойдешь на свой выпускной.
— Нет, — сказала я, — это не из-за забастовки. Я же тебе уже говорила. Ты знаешь. Про Майкла.
— Что такое про Майкла? — спросил папа. Я вообще-то избегаю говорить при нем о
Майкле, потому что он же папа, а все папы ненавидят бойфрендов своих дочерей. Но так как мой папа и Майкл как-то уживаются друг с другом, я стараюсь сохранить это как есть.
— Да ничего, — с улыбкой сказала я. — Ну, знаешь, мальчики не так любят выпускные, как девочки.
Папа хрюкнул и снова уставился в телевизор.
— Да уж, это точно, — сказал он.
Ну, конечно! Он-то вообще ходил в школу для мальчиков! У них даже не было выпускного!
— Ну, просто примерь, — сказала бабушка. — Я пошлю им его назад, если надо будет что-то подогнать.
— Бабушка, — сказала я, — да зачем...
Но мой голос как-то сам увял, когда бабушка посмотрела на меня тем самым взглядом. Из-за этого взгляда бабушка кажется мне не вдовствующей принцессой, а наемным убийцей.
Поэтому я быстро вскочила с дивана и вернулась в бабушкину спальню. Надела платье. Конечно, оно прекрасно сидело, потому что в «Шанель» есть все мои размеры, еще со времен моего первого платья. Господь, видимо, запретил моему телу расти, особенно в области грудной клетки.
Я стояла, любовалась на свое отражение в зеркале от пола до потолка, а в голове все крутилась мысль о том, как удачно это придумали про одно плечо.
Но затем я вспомнила, что мы никуда в таком платье не попадаем, так как Майкл объявил выпускному бойкот. Так что еще неизвестно, как все сложится. Я грустно стащила с себя платье и положила его на место, на бабушкину кровать. Может быть, пригодится для какого-нибудь приема в Дженовии этим летом. Для приема, где не будет Майкла. Как это все на меня похоже...
Я вышла из спальни как раз в тот момент, когда Лилли показывали крупным планом. Она обращалась к репортерам, набившимся в комнату.
— Я просто хочу сказать, что ничего этого не случилось бы, если бы вдовствующая принцесса Дженовии публично признала свою вину, согласилась, что не способна следить за своей собакой и к тому же принесла эту собаку в учреждение общественного питания.
