Кэти Летте - Алтарь эго
– Я не могу порвать с Джулианом. Не сейчас.
– Почему?.. Ты его не любишь. Конец истории. Если бы ты его любила, то вышла бы за него замуж.
– Я так и сделала.
– Что сделала? О, господи! – Он отшатнулся от меня. – Значит, тебе придется уйти от него. Я не собираюсь быть мальчиком-игрушкой замужней дамы.
– Я не могу вот так взять и бросить его. – Я глотнула воздуха.
– Ну скажи, ты счастлива в жизни? Тебе нравится быть там, где ты есть, когда ты закрываешь глаза, ложась спать, и открываешь их утром?
– Ой, давай о чем-нибудь попроще.
– Почему вы, англичане, так упорно держитес' за свое жалкое, блин, существование? Отворачиваетесь от собственного счастья. – Он повернул меня лицом к себе. – Будь моей судьбой, Бекки.
– Знаешь, трудно поверить человеку, предпочитающему появляться на публике в блестящих парчовых мокасинах, – сказала я наигранно безразлично, наступая ему на ногу.
Не отрывая от меня глаз, он закатал рукав. Там, в зарослях вытатуированной колючей проволоки, мое имя волнообразно извивалось вокруг его предплечья.
– Я хочу быть тв'им единственным мужчиной. Хочу даже больше, чем выступать в «Мэдисон-Сквер-Гарден» в Нью-Йорке.
О боже, банально, но так возбуждает! Что же, черт возьми, со мной происходит?
– Почему ты так боишься определенности? Все девчонки хотят быть влюбленными по уши, тебе ж' надо не по уши, а только по щиколотки, что ли.
Я сделала шаг назад, потому что Роттерман вытолкнул вперед девицу, которая явно не боялась определенности и была готова в любой момент занять мое место.
Убийственной блондинке от силы было лет девятнадцать (сразу видно, что она красила волосы сама и загубила их окончательно – натуральный цвет можно было определить только по генеалогическому дереву). Ее выставленная напоказ грудь в блестках и лайкровые обтягивающие брюки выглядели многообещающе. Возможно, ее дары предназначались всем музыкантам группы. Она поцеловала Зака так, что я испугалась, он задохнется. Я почувствовала, как меня пронзила ревность.
– Селестия отказалась от предложения ассистировать в кулинарной передаче на Би-би-си, потому что она «вегетарианка свободного падения».
– А это что за секта? – спросила я высокомерно.
– Она ест только овощи и фрукты, упавшие на землю, – сказал Ротти с притворной искренностью, – а не те, что жестоко срывают с веток. Пра'льно я говорю, ты моя сладкая щечка?
– И конечно, никакого мяса, – промурлыкала она.
– Так я предполагаю, что на минеты рассчитывать не приходится? – ядовито спросила я.
Сочные губы Зака растянулись в хулиганскую улыбку.
– Ну, Закери вроде не в претензии, – обронил Роттерман как бы ненароком.
Я повернулась к Заку и прошипела:
– Ты спал с ней?
– Но ты ж' спишь со своим мужем.
– Это совсем другое. Зачем тебе спать с… э-э-э… какой-то фанаткой?
– Потому что мне можно, – пожал он плечами.
И он переспал бы с ней еще раз. Пора было действовать.
– Муженек-то знает, что ты здесь? – с издевкой осведомился Роттерман.
– Зак, мы можем исчезнуть отсюда?
– Вот моя гримерка, – указал он на дверь за спиной. – Зайдем выпьем кофе.
Мы вошли в тесную убогую каморку, он повернулся и, опустившись на колени, поцеловал внутреннюю поверхность моего бедра. Всего лишь раз, и мое самообладание улетучилось вместе с трусиками. О кофе не было и речи.
17
Возраст бьет ключом
– Произошло нечто ужасное, – созналась я, когда часом позже мы садились в машину Анушки.
– Ты увидела свою попу сзади? – предположила Анушка, выезжая с парковки на двух колесах и несясь на желтый свет. (Для девушек из Клуба благородных девиц желтый означал зеленый.)
– То есть не совсем ужасное. Удивительное. Произошло нечто удивительное.
– Тебе явился сам Элвис? – пошутила Кейт.
Я опустила солнцезащитную панель с зеркальцем, чтобы наблюдать за ее реакцией, и глубоко вдохнула.
– Закери предложил мне переехать к нему.
Кейт загоготала.
– Дай-ка я отгадаю. Это было как раз перед тем, как он тебя трахнул.
– Откуда ты знаешь?..
– И тебе кажется, что в тебя попала стрела амура…
– Скорее копье, – фыркнула Анушка, ударив ладонью по рулю, а затем стукнувшись бампером о поребрик.
– Энни! Боже мой!.. Сначала я тешила себя мыслью, что это просто секс. Зак всегда говорил, что любит меня, но я никогда ему не отвечала и думала, что, если не буду произносить это вслух, все будет в порядке. Но теперь я ничего не могу поделать: я не могу без него ни в мыслях, ни в постели… Мне кажется, я действительно его люблю… И это ужасно! Кейт опять громко расхохоталась.
– Вот что мне в тебе нравится, великий наш философ! Твои трусики всегда думают.
– Но я серьезно, Кейт.
– Прости, конечно, но люди не занимаются «любовью» у задней стенки на стадионе Уэмбли.
– Откуда ты знаешь? – нетерпеливо спросила Анушка, уставившись на меня. – Ну, в смысле, что ты его любишь?
– Дуреха, смотри на дорогу… – Мы отскочили от бампера припаркованной машины. – Я не знаю. Любовь – как оргазм, – сказала я. – Сложно описать, но ты точно знаешь, что это оно, когда его испытываешь.
– Это не любовь, а похоть, Бекки, вот и все. – Кейт слегка ударила меня по голове. – У тебя всегда не любовь, а похоть. Но сколько обычно длится эта эйфория? Самое большое один-два месяца… Пока ты не познакомишься с его младшим братиком…
– Я думаю уйти от Джулиана.
Анушка резко свернула и увлекла по пути почтовый ящик.
Кейт хлопнула рукой по верху Анушкиного сиденья.
– Ну-ка развернись, тупица. Немедленно. Так, – сказала она, когда машина, визжа, остановилась у двойной сплошной. – Это официальный диагноз. Тебе вместо мозга вшили влагалище.
– Я понимаю, это безумие, но мне кажется, мы… не знаю… предназначены друг для друга, что ли…
– О да. Так было угодно судьбе, чтобы ты трахалась с ним за спиной у мужа. Знаешь что, давай поживее. Вперед. Вот что тебя ждет: два дома, которые тебе не принадлежат, два пылесоса, которые не работают, и его барабанщик, виснущий на шее у твоей матери на свадебном приеме.
– А мне кажется, это романтично… – прохлюпала Анушка.
– Романтика – глупая жажда жизни без накоплений и визитов к зубному. Романтика – это любовь вне реальной жизни. Женщинам нужно равенство, а не романтика.
Я провела языком по нижней губе, искусанной Заком.
– Кейт, но я так его хочу, что ощущаю это всем телом.
– …А похоть – постыдный, отвратительный трюк Матери-Природы, желавшей обеспечить продолжение нашего чертова рода. Это гормональная крапивница, и от нее можно вылечиться, только приняв хорошую дозу здравого смысла. А теперь иди и принеси нам кофе, – приказала она Анушке. – И одну булочку в форме пениса для нашей влюбленной дуры. – Она ткнула в меня согнутым пальцем.
