Дороти Уошберн - Свет с небес
Глубоко вздохнув, он рывком распахнул рубашку. Щелканье кнопок заставило Эллис бросить настороженный взгляд в его сторону.
— Просто не хочу, чтобы вы чувствовали себя раздетой, леди, — объяснил он, сбрасывая рубашку.
Повернувшись, он схватил шерстяное одеяло, лежавшее в изножье постели, и резким движением накинул его на женщину. Потом, стараясь не смотреть на нее, присел на край кровати и сбросил с ноги ботинок. Еще один стон вырвался у него.
И тут он чуть не подскочил от изумления, почувствовав, как нежные пальцы бережно коснулись его спины.
— Твоя бедная спина, — прошептала Эллис. — Твоя бедная спина.
— У всех свои шрамы, Эллис. Ты-то уж должна знать об этом.
— Как же тебе должно быть больно.
— Если быть честным, то у меня ничего не болело до прошлой недели.
Он снял второй ботинок и устроился под одеялом рядом с Эллис. Безо всяких «если вы позволите» он обнял ее и крепко прижал к себе — грудь к груди, бедра к бедрам.
— Прости меня, Рыжик, — грубовато произнес он. — Клянусь, я не хотел причинить тебе боль.
— Знаю, — ответила она. — Просто… иногда…
— …Иногда наша боль становится почти невыносимой.
Она кивнула и оттаяла в его руках. Прошло несколько минут, прежде чем Нейл нарушил молчание.
— Слушай, у меня отличная идея.
— Да?
— Почему бы тебе не уснуть? Если вновь придут кошмары, я буду рядом. А завтра утром мир покажется светлее. По крайней мере, меня всегда убеждали именно в этом.
— А ты? — сонно спросила Эллис.
Она и впрямь чувствовала себя смертельно усталой после всех дневных событий и недавнего эмоционального срыва.
— Рыжик, я буду просто счастлив, если ты позволишь мне не двигаться до самого рассвета. Особенно это относится к перспективе карабкаться вверх по лестнице.
— Прости, что заставила тебя страдать.
— Прости и ты, что я заставил страдать тебя. А теперь спи.
Ночью Нейл проснулся от возбуждения. Они лежали рядышком, тесно прижавшись друг к другу. Ее теплые ягодицы касались его ноющего паха, во сне он продолжал обнимать ее, и обнаженная женская грудь покоилась сейчас в его ладони.
Недовольно скривившись, Нейл подумал, что по злой иронии судьбы его спина оказалась теперь единственным местом, которое не болело и не пульсировало от желания.
В спальне горел свет. Нейл оставил его на случай, если Эллис вдруг проснется: он не хотел, чтобы она, разбуженная кошмаром, оказалась в объятиях незнакомца.
Свет играл на ее рыжих волосах, зажигая золотые искорки в непокорных прядях… Такие красивые волосы, нежные как шелк. Они щекотали подбородок и грудь Нейла, тонкие и легкие, как обрывки сна, которому не суждено сбыться.
Он перевел дыхание и попытался расслабиться. Ночные часы всегда были самыми страшными для него. Кошмары и воспоминания легко проникают в душу в темноте, они вторгаются без предупреждения. В такие ночи, когда сон бежал от него, Нейл обычно ходил много и быстро, почти так же, как во время приступов боли.
Но сегодня он не мог оставить Эллис. Он-то знал, что значит бояться уснуть, чтобы вновь не погрузиться в кошмарный сон, знал, что такое проснуться одному и с колотящимся от ужаса сердцем выплывать из бездны страха без спасительного звука знакомого голоса. Так пусть хоть сегодня она поспит спокойно.
Ведь я в долгу у нее, подумал Нейл. Один раз уж точно, а может быть, и все два. Последние несколько дней он избегал думать об Эллис, но сейчас, когда в ночной тишине эта женщина мирно спала в его объятиях, не так-то просто было не замечать ее.
Не часто приходилось Нейлу встречать в своей жизни подобную щедрость и благородство. Если бы мисс Эллис не пригласила его к себе и не угостила бренди, когда он в первый раз проводил ее до дому, то для него она навсегда осталась бы не более чем одним из оригинальных местных персонажей — странноватая, немного забавная, и не более того. Ему и в голову не пришло бы заводить с ней знакомство. Со времени приезда в округ Гудинг Нейл близко сошелся лишь с очень немногими местными жителями. Джим Хейнен, Роберт Фрэнч, Сэм Каули — эти люди знали, что значит заглянуть в бездну…
И вот теперь Эллис. Мисс Эллис, которая, совершенно не зная его, гостеприимно распахнула двери своей кухни и налила ему бренди только потому, что он страдал от боли. Мисс Эллис, которая позволила ему уснуть в гостиной, а потом накормила ужином, лучшим, который он ел за последние годы. Эллис… Эллис, немедленно забывающая всю свою женскую мудрость и осторожность, как только ей кажется, что ему больно.
Как сегодня днем. Даже сквозь свою боль она потянулась утешить его. Разве человеческая доброта встречается чаще, чем рубины и алмазы? Разве отзывчивость не дороже золота? В свое время даже самые старые и преданные друзья как по волшебству вмиг становились неловкими и торопливыми, как только вспоминали о случившемся с Нейлом. Это стало одной из причин того, что он собрал свои вещи и принял приглашение Фрэнка Робинсона перебраться в Айдахо.
Он не смог вынести того, как друзья прячут глаза при встрече с ним, как любой разговор внезапно становится натянутым, стоило кому-нибудь, забывшись, сказать что-нибудь не то, случайно напомнить о запретном. Он не смог вынести того, что люди проходят мимо него с опаской, как будто он взрывное устройство или непредсказуемый безумец.
Здесь он мог остаться наедине с собой. Торнби всегда плеснет ему виски и никогда не полезет в душу. Фрэнк подбросит ему любопытные происшествия, не намекая, что он не очень-то годится для подобной работы. Прохожие на улицах вежливо раскланиваются, когда он хромает мимо. Они уже успели привыкнуть к его изуродованному лицу и почти не обращают внимания на шрамы. А почтенные матроны из общества изучения Библии при Старой пастырской церкви прозвали его Князем тьмы. Но даже это прозвище безумно удивило Нейла, тем более после того, как он заметил, что старушки хихикают и заливаются девичьим румянцем, стоит ему заговорить с какой-нибудь из них. А у Мейбл для него всегда наготове самый румяный кусочек пирога.
Впервые за долгие годы он зажил почти нормальной жизнью. Пожалуй, просто нормальной. Немудрено, что человек, четырнадцать лет проведший под чужими именами и в чужой шкуре, в конце концов позабыл, что значит быть частью чего-то целого.
Слишком суровы были правила той игры. Чтобы выжить, нужно было казаться влюбленным, испытывая отвращение; выглядеть активным участником событий, оставаясь в душе сторонним наблюдателем… Менять лица и характер, как хамелеон — свою окраску. Чтобы в конце концов понять, что так можно навсегда потерять свою душу.
