Лариса Шкатула - Фея с улицы Иркутской дивизии
Может, и правда, что человечество родом из рая, где ничего делать не надо? Все растет на деревьях и чуть ли не само падает в рот. Ходи, гуляй, грейся на солнышке. Есть захочешь, наклони ветку и съешь. Даже сексом не надо было заниматься. Вот с той поры есть мужчины и женщины, которые занимаются этим неохотно, потому что — труд!
В большинстве случаев человека заставляют трудиться. Обстоятельства или другие люди. Даже трудоголики — те самые пять процентов — и то не абсолютные трудяги. То есть они могут пропадать на работе, сгорать, что называется, но в то же время ленятся делать, например, зарядку, или отказываются помочь жене по дому, не говоря уже о том, чтобы заняться воспитанием детей… Тогда что же получается? Абсолютных трудяг вообще нет? Или процент ошибки имеется — что-нибудь около ноль целых, ноль-ноль-ноль один.
Если бы ее саму спросили, к какой категории она себя относит, не сомневаясь, ответила бы: конечно, к лентяям. То есть до конца она ничему не отдавалась. Работе давала своей энергии столько, сколько считала нужным. Ведь в какое-то время она могла бы вступить в борьбу с добреньким Вадимом Николаевичем, с рабочими, которые делали все для того, чтобы не соблюдать производственную дисциплину. Может, поэтому она так злится и раздражается от одного вида главного инженера, что он сделал то, что должна была делать Серафима?
Он не побоялся конфликта с директором и не хотел быть добреньким с рабочими, и, между прочим, к нему они как раз и относятся с куда большим уважением, чем к ней. К Серафиме они, скорее, снисходительны: что поделаешь, слаба. Не может прикручивать гайки, а как без этого на производстве?
Не позволяй душе лениться… Интересно, тот, кто сказал эти строки, трудился день и ночь? В смысле его душа? Вот еще один пример лени. Не объясняя чего-то — труд! — просто взять и навесить на вещь или явление ярлык.
О, да этот вопрос практически бесконечен. Нет ему ни конца, ни края. И если задуматься, то уходы Серафимы от своих мужей тоже из-за лени. Ну, первого мужа переделывать было напрасным трудом, это она прекрасно понимала, хоть и была всего восемнадцатилетней дурочкой. А вот второго мужа могла бы и перевоспитать. Пусть говорили, что это невозможно, но хотя бы попробовала. Сима, кстати, и поверила в это утверждение: перевоспитать взрослого мужчину невозможно, потому что так легче. И не захотела это утверждение проверить. А еще ее гордость поднялась на дыбы. Как так? Сима родила ему сына! Кроме которого у него нет больше детей. Другой бы гордился, а этот… Каждые выходные мчался к мамочке. Причем не старой, не больной, здоровой деревенской тетке, которая пахала свои пятнадцать соток, будто трактор, а сыночек даже не попытался заработать деньги, например, на квартиру — ведь тогда молодая семья жила с родителями Симы, а ее мама тоже имела не самый легкий характер. То есть и работоспособность второго мужа тоже избирательного характера. Он же не делал особых усилий, чтобы, например, сохранить свою семью или объяснить жене, что… Короче, ну хоть что-нибудь объяснить!
В последние дни Серафима все чаще вспоминала свое прошлое, словно будущего у нее уже не могло быть, и все из-за этого несчастного Ивана Матвеевича! То есть он совсем не несчастный, но он ее уже достал: своими требованиями, и тем, что лез в каждую дырку, и что учил ее, как руководить производством, хотя она и сама стояла ничуть не ниже на иерархической производственной лестнице.
Сейчас Сима сидела в своей каморке при одном из цехов и пыталась читать детектив, который взяла с собой на дежурство. Глаза безуспешно скользили по строчкам, и в голову ничего не лезло. Это главный поселил в Серафиме сомнения в собственной значимости и самодостаточности. Она теперь все время оценивала свои поступки и, поскольку всегда старалась быть честной с собой, далеко не всем им находила оправдание.
Наверное, потому, что она слишком углубилась в свои мысли, она не сразу услышала посторонний звук. Звуки. Идея дежурства в выходные дни — вместе с праздником известной революции, столкнувшей Россию с отведенного судьбой пути, — пусть и три нерабочих дня, казалась ей донельзя глупой.
Охранник был на своем рабочем месте. Всего полчаса назад Серафима ходила, чтобы позаимствовать у него немного сахара, поскольку в ее кабинетике он закончился. Остался лишь чай в одноразовых пакетиках. В обед она собиралась сходить в кафе — напротив через дорогу — и пообедать, а до обеда можно было еще не раз попить чаю, от нечего делать.
Сахара ей дали. Немного она потрепалась с Аркадием Григорьевичем, пенсионером-отставником, который пошел на работу, чтобы содержать молодую жену и недавно родившуюся дочь.
Ходить на работу ему нравилось, хотя чего хорошего, сиди в своей будочке двадцать четыре часа и не имей возможности чем-нибудь толковым заняться.
— Я здесь отдыхаю, доверчиво признавался охранник. — Дочь у нас все время капризничает, жена с ней устает, вот я и стараюсь помогать по мере сил. Зато потом так сам валюсь с ног…
«Сил-то остается все меньше», — мысленно договорила за него Сима, хотя Аркадий Григорьевич выглядел еще очень браво, потому, наверное, ровесницы казались ему дряхлыми старухами, а молодая женщина что сделала первым делом? Родила!
Собственно, для первородящей женщины она была не слишком молода — чуть моложе Серафимы, но поторопилась, пока замужем и муж жив — родить ребенка. Между тем охранник обмолвился, что ему самому детей бы и так хватило. Вон они уже взрослые, все трое. От двух браков. А у молодой жены свои планы. Ей мало, что она просто молодая, она хотела своему мужу подарить ребенка. Подарок, которого, оказывается, он не слишком и хотел.
Вот Сима разошлась! Ее теперь хлебом не корми, дай только порассуждать. Словно судьба подбрасывает ей темы — а ну-ка, что ты скажешь вот на эту ситуацию? — и мадам Назарова тут же бросается себе объяснять, что к чему. Какое ей дело до жены охранника? Как и до него самого!
Итак, охранник был на месте, в своей будке на проходной, тогда откуда в цеху появился посторонний звук? Не зная почему, она не стала объявляться сразу, не бросилась тут же выяснять, в чем дело, а осторожно выглянула из приоткрытой двери — та, к счастью, не скрипела. В цеху работают такие умельцы, что не допустили бы подобного непорядка. Потому Сима могла, присев за токарный станок, взглянуть на постороннего в цеху. Оказалось, не совсем постороннего и посторонних, потому что их было двое. Рабочих, которые зачем-то возились со станком, так любовно налаженным главным инженером. С помощью японских наладчиков, конечно.
И она не нашла ничего лучшего, как на цыпочках выйти и коридор, отойти подальше и позвонить домой Ивану Матвеевичу, мысленно умоляя его быть дома. Собственно, у нее был и номер его мобильного телефона, но он остался в записной книжке, в ее сумочке, там, в кабинете.
