Триш Доллер - Практически нормальная жизнь (ЛП)
Прочищаю горло, смотрю в одну точку в противоположном конце зала, лишь бы не видеть платки и слезы. Вместо этого вижу Чарли. Он стоит, прислонившись спиной к стене, будто хочет услышать, что я о нем скажу. Как будто ждет, чтобы я рассказал его правду.
– Дело в том, что Чарли был просто… Когда мы впервые встретились, я принял его за настоящего мотарда – если вы не в курсе, это чересчур усердный морпех-новобранец. Потому что он всегда вызывался добровольцем. Кто вообще так делает? Однако позже я понял – такой уж Чарли человек. Он атаковал жизнь, чтобы ничего не упустить. И если я могу сказать хоть что-то, чего вы еще не знаете о Чарли – он ушел из этого мира столь же храбро, как прокладывал по нему путь.
Ищу его глазами, только Чарли нигде нет. Смотрю на его маму.
– Он был таким человеком, каким должен быть каждый из нас, но многие таковыми не являются. Если бы у меня была возможность поменяться с ним местами, чтобы купить ему еще хоть немного времени в этой жизни, я бы это сделал. Мне жаль, что я не смог.
Эллен качает головой. Знаю, она говорит, что мне не нужно сожалеть. Только как я могу не сожалеть? Я тут, а Чарли нет – как такое можно считать нормальным? Спускаюсь с подиума. Мое пустое место прямо передо мной. Но когда Эллен выходит, чтобы представить Пералту, я тихо извиняюсь перед ней.
И ухожу.
14
Харпер произносит мое имя, когда я выхожу из зала. Хоть я и поступаю неуважительно, уходя отсюда посреди мемориальной службы, все равно не останавливаюсь. Не могу остановиться. Потому что мои глаза наполняются слезами; я боюсь, что сейчас сорвусь. Иду быстро, мои туфли резко отстукивают подошвами по тротуару. Направляюсь в сторону отеля. Сжимаю и разжимаю кулаки. Делаю глубокие вдохи, протяжно выдыхаю. Мне нужно выбраться из центра Сент-Огастина, где туристы до сих пор бродят по улицам, освещенным фонарями. Никто из них даже не подозревает, что Чарли Суини мертв.
Срезаю путь, свернув в боковую аллею, ведущую к черному ходу отеля. Иду к бассейну, на ходу расстегивая воротник моей униформы. Опускаются сумерки. Возле бассейна пусто, шезлонги расставлены по прямой линии, на каждом лежит чистое полотенце. Бросаю тяжелый китель на один шезлонг, брюки на другой, раздеваюсь до боксеров. Носки оставляю у края бассейна. Затем ныряю.
Рассекаю воду; мое дыхание и мозг работают в тандеме, мне даже задумываться не нужно. Считаю только гребки – раз-два, раз-два, раз-два – до тех пор, пока плечи не начинают гореть, а печаль и гнев, которые чувствовал ранее, вновь беру под контроль. Понятия не имею, как много времени я провел в воде, какую дистанцию проплыл, когда останавливаюсь. Небо потемнело, благодаря этому понимаю, что уже поздно. У бортика стоит Харпер с полотенцем в руках.
Мои руки дрожат после такой нагрузки; я вылезаю из бассейна, останавливаюсь на площадке. С меня стекает вода. Обернув полотенце вокруг моих плеч, Харпер заглядывает мне в глаза.
– Ты в порядке?
Если бы я был голый, то чувствовал себя менее обнаженным, чем сейчас. Но говорю ей правду.
– Нет.
Харпер ничего не отвечает, пока я вытираюсь и оборачиваю полотенце вокруг талии. Она просто ждет, когда я закончу, затем берет меня за руку, словно маленького ребенка. Надеюсь, Харпер отведет меня в хорошее место, потому что моя выдержка на исходе. Я чувствую себя опустошенным и измотанным. Я устал. От всего.
Мы уже приближаемся к входу в отель, когда вспоминаю про свою униформу.
– Я забыл… – Останавливаюсь, оборачиваюсь назад, но вижу, что шезлонги пусты. Черт.
– Я о ней позаботилась.
– Ох. – Она мила со мной только потому, что я в чертовски жалком состоянии. – Спасибо.
Мы молчим, поднимаясь на лифте на наш этаж. Я просто смотрю в пол, пока не раздается звонок и двери открываются. Харпер не отпускает мою руку ни на секунду, однако сейчас ощущения иные, чем в прошлые разы, когда мы держались за руки. Сейчас это спасательный круг.
– Эмм… мама Чарли расстроилась из-за того, что я ушел? – спрашиваю у Харпер, которая вставляет карточку в замок моей двери.
– Она понимает, Трэвис. Я понимаю.
Хоть я и провел столько времени в бассейне, на глаза опять наворачиваются слезы. Тру их ладонями, но на сей раз сдержаться не получается, и я ненавижу себя за этот срыв.
Харпер закрывает за нами дверь, обнимает меня. Я утыкаюсь лицом ей в шею. Все чувства, скопившиеся внутри, вырываются наружу в виде отвратительных, удушающих рыданий, каких я не слышал прежде. Как бы ни был суров со мной отец, как бы тяжело ни было в тренировочном лагере, как бы я ни боялся в Афганистане, я никогда не плакал. Никогда. Знаю, мне должно быть стыдно, но это же Харпер. И она не пытается сказать, что все будет хорошо. Она стоит рядом, не давая мне утонуть.
До тех пор, пока я не затихаю.
Если существует состояние хуже абсолютной пустоты, то именно в таком состоянии я пребываю. Я – полая оболочка, оставшаяся от Трэвиса Стефенсона, которую нужно заполнить.
– Ты голоден? – Странно, что именно в данный момент Харпер задает этот вопрос, но, думаю, в нем есть смысл. После мемориальной службы состоялся обед, а я его пропустил. К тому же я не могу держаться за нее вечно. Хотя мне нравится такая идея.
– Не очень.
Она отстраняется слегка, смотрит на меня.
– Почему бы тебе не переодеться во что-нибудь сухое? Я тоже переоденусь, и… не знаю. Можем посмотреть фильм, или поговорить, все что угодно.
В любой другой день фраза "все что угодно" натолкнула бы меня на определенные предположения, и я бы моментально возбудился. Сейчас, однако, ее определения этой фразы вполне достаточно.
– Да, конечно.
Харпер уходит к себе в комнату. Я надеваю чистые шорты, падаю на кровать, начинаю переключать каналы на ТВ. Мои веки тяжелеют. Они смыкаются, словно ставни на окнах, затем еще раз распахиваются, и опять закрываются.
Я иду по дороге в Афганистане со своей группой огневой поддержки. Чарли впереди, Мосс и Пералта где-то позади меня. Улицы опустели. Даже собаки разбежались. Что-то назревает. Волосы на затылке встают дыбом, по спине пробегает дрожь ужаса.
Пуля пробивает стену рядом с моей головой. Меня спасли 13 сантиметров воздуха. Ныряю в дверной проем, когда раздается новый выстрел. Вижу, как Чарли падает на землю.
– Чарли ранен! – Не знаю, сам ли ору, или кто-то у меня за спиной, но я слышу это у себя в голове, поэтому слова могут принадлежать мне.
Согнувшись, бегу к своему другу; пули пролетают мимо меня. Пауза. Огонь. Бегу дальше. Несмотря на то, что до Чарли метров десять-пятнадцать, на преодоление этой дистанции уходит вечность.
