Екатерина Риз - Мы играем в пистолеты
— Ты домой собираешься?
— Нет, — порадовал меня муж, правда, тут же тон сбавил и добавил в голос виноватых ноток. — Я, правда, не могу, Ника. Но ты не волнуйся, всё нормально. Просто работы много.
Я села на подоконник на кухне, хотя всегда Витьку за это ругала.
— Что можно делать ночью на твоей работе?
— Если я расскажу, ты не поверишь.
— Я тоже так думаю.
— Ника, не расстраивайся.
— Я не расстраиваюсь. Просто хотела поговорить.
— О чём?
Сердце скакнуло и застучало, как сумасшедшее. А пока я раздумывала, что ответить, Витька сам додумал и заныл:
— Опять об отпуске? Ника…
— Ладно, — сдалась я, — после поговорим. Когда вернёшься.
Я услышала какие-то звуки, едва ли не звуки борьбы, а потом весёлый голос Мишки Романова возвестил:
— Ника, героям положены отпуска, точно тебе говорю. Вот даже не сомневайся. Витька дело закроет, медаль получит и сразу в отпуск. На Бали!
— Болтун, — проговорила я, вешая трубку.
Кажется, кто-то наверху против того, чтобы я мужу печальную новость сообщала. Никак не складывается.
Не вернулся Витька и на следующее утро. Я проснулась ни свет, ни заря, на кухне устроилась с чашкой чая и взглядом телефон сверлила. Мужу звонила уже дважды, на третий мне ответил незнакомый мужской голос и сообщил, что раньше полудня Арзаус не появится.
— Где не появится? — решила уточнить я.
— На работе, — удивился в ответ собеседник и отключился.
На работе. А дома, по всей видимости, он появляться вообще не планирует. Вот так грянет гром, а Витька и не узнает. А всё из-за своей работы дурацкой.
— Дурацкая у тебя работа, — я говорила ему это при каждой ссоре, а муж жутко злился и сжимал кулаки.
Столкнувшись со мной в коридоре прокуратуры, Романов удивился.
— А ты чего здесь?
Я остановилась, огляделась зачем-то, шаг в сторону сделала, чтобы не столкнуться с мужчиной, который летел по коридору с безумным видом и кожаной папкой крепко зажатой под мышкой, и уже после этого на Мишку взглянула открыто.
— Я хочу поговорить с мужем. Хоть увидеть его. Говорят, здесь он появляется чаще, чем дома. Надеюсь, не врут?
Мишка скривился.
— Ника, ну что ты?
— Что?
Романов, не стесняясь никого, подтянул джинсы, а после ко мне придвинулся и заговорил, типа, мне на ухо.
— Ты знаешь, какие у нас тут дела творятся.
— Какие?
— Крутые. И Витька твой впереди планеты всей. А ты пришла права качать. Не время, правда.
Я нахмурилась.
— Объясни толком, что происходит.
— С ума сошла? Я толком не могу, это секретная информация.
Я только фыркнула.
— Прекрати.
— Да правда. И к Витьке не заходи сейчас, он допрос ведёт.
— Кого поймали?
Мишка сделал неопределённый жест рукой, таинственно посмотрел, отчего я разозлилась, и больше ничего не спрашивая, направилась к кабинету мужа. Правда, перед дверью остановилась и замерла, подняв руку и не решаясь постучать. Чёрт, Мишка наговорил, и я всю решительность растеряла. Зачем, вообще, сюда пришла? Прокуратура — это точно не то место, где следует объявлять мужу о моём желании от него уйти и развестись. Это я от тоски сюда приехала, ощущение безысходности — самое гадкое, что может быть.
Помявшись перед дверью, я отошла и остановилась у окна, положив сумку на подоконник. Мимо люди проходили, я их взглядом провожала, а сама раздумывала — уйти мне или остаться, подождать, пока муж освободится. Ну, не могу я больше ждать! Сил моих больше нет, мне знать надо, что дальше со мной будет, к чему готовиться. С Витькой-то я всё равно не останусь, это уже ясно, как божий день. Но и здесь не место, и, кажется, не время обсуждать наши с ним семейные проблемы. Зря я приехала.
Дверь за моей спиной хлопнула и я увидела мужчину, который только что вышел из Витькиного кабинета. Он мне показался смутно знакомым, высокий, в дорогом костюме-тройке и дипломатом в руке. Говорил по телефону, негромко, но весьма эмоционально, судя по тому, как в трубку шипел.
— Да, ты уж постарайся, — проговорил он выразительно, а я вдруг вспомнила его фамилию — Самойленко. Вот только так сразу припомнить, откуда я знаю его вместе с его фамилией, не смогла. А мужчина, тем временем, повернулся, меня увидел и неожиданно насторожился. По его лицу пробежала тень, брови сдвинул, а я продолжала его разглядывать, не понимая, чем могла вызвать настолько явное недовольство. Если бы я с ним когда-нибудь повздорила, то должна была бы помнить. Ведь должна?
Самойленко, Самойленко…
— Так что, Пётр Янович? Неужели проблемы?
Он обернулся, отведя от меня глаза, и повернулся к сотруднику прокуратуры, который улыбался ему уж слишком старательно, а взгляд такой, что лично у меня, не знаю, как у Самойленко, под ложечкой засосало.
— Я даже не понимаю, о чём вы, Дмитрий Максимович. Вообще не понимаю, чему вы радуетесь. Всё, что вы нам тут предъявляете, не больше, чем домыслы.
— Неужели?
— А что, за прошедшие пять минут у вас появились какие-нибудь доказательства? Так предъявите их нам. Мы полюбопытствуем.
Дмитрий Максимович губами пожевал, приглядываясь к собеседнику. А потом вдруг голову повернул и посмотрел прямо на меня. Но это ещё что! Когда он, поразглядывав меня секунду, спокойно кивнул и сказал:
— Здравствуй, Вероника, — я самым натуральным образом рот открыла от удивления. Но поспешила кивнуть и пробормотала:
— Добрый день, — совершенно не представляя, кто это такой. Пётр Янович тоже ко мне приглядывался, без всякого удовольствия, и я затосковала. Чувство такое, что это я с Луны свалилась, а все остальные в курсе того, что происходит.
Дмитрий Максимович в дверь кабинета для приличия постучал и тут же заглянул.
— Вить, выйди на минуту.
Самойленко вдруг ухмыльнулся, я заметила. А когда Витька показался, зашёл в кабинет. Муж посмотрел ему в спину, переглянулся с Дмитрием Максимовичем и дверь в кабинет прикрывать не стал, даже заглянул. А потом уже заметил меня. Его брови взлетели вверх.
— Ты что здесь делаешь?
Ко мне шагнул, на открытую дверь своего кабинета оглянулся, а я виновато посмотрела.
— Прости, я не думала, что всё так серьёзно.
— Что серьёзно?
— Ну… Работа твоя. — Я из-за его плеча выглянула.
Он руками развёл.
— Ника, ты зачем пришла?
— Я хотела с тобой поговорить.
— Что?
— Я ухожу, потом…
— Иди.
Я слегка возмутилась.
— Я же извинилась.
Витька лицо потёр, жест был истинно усталый, и мне даже жалко его стало. У него на самом деле был тусклый взгляд, измученное лицо и я снова его пожалела, на этот раз вслух.
