Екатерина Вильмонт - Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия
– Да ты что, Наталья! Понимаешь, у меня был один автор… Он мне заявил, что этот галстук к этой рубашке не подходит, и вообще, мне надо одеваться посолиднее… подороже.
– Егоров, что ли? – догадалась Тата.
Егоров был талантливый и довольно милый человек, имевший одну маленькую слабость – поговорить о пиджаках и галстуках.
– Точно! Но я вижу, ты разбираешься, у тебя такое же мнение, как и у него. Ты мне не поможешь с этим делом, а?
– А ты лучше Егорова попроси, – улыбнулась Тата.
– Да ты что! У нас с ним не такие отношения. И к тому же он в каких-то жутко дорогих магазинах одевается. Представляешь, я ему говорю: «Алексей Алексеевич, какой пиджак!» Знаю, ему приятно будет, и спрашиваю, от Версаче или от Валентине, я больше никаких фирм и не знаю, а он мне на полном серьезе и немножко даже с презрением: «Нет, от Корнелиани!» Представляешь?
– Вполне, – засмеялась Тата.
– А ты про Корнелиани этого в курсе?
– Первый раз слышу, но я вообще не по этому делу.
– А я, понимаешь ли, подумал: может, он прав и мне надо как-то иначе одеваться, а?
– Олег, ты меня за этим позвал?
– Ну да, а что?
– Вообще-то я могла бы с тобой в субботу поехать в какой-нибудь магазин, если ты полагаешься на мой вкус, но предупреждаю: я все-таки не эксперт и могу Егорову не угодить.
– Умница! – обрадовался Олег Степанович. – Значит, на субботу мы договорились?
– Считай, договорились. Только объясни, бога ради, почему тебя это вдруг взволновало?
– Сам не знаю… Ну все, Наталья, иди работать. Тата пожала плечами и вернулась к себе. На ее столе лежала крупная бледно-розовая роза.
– Ринка, кто это принес?
– Догадайся с трех раз.
– Гущин? – упавшим голосом спросила она.
– Гущин, Гущин. Очень огорчался, что тебя нет, но обещал непременно заглянуть снова. Ты розу-то поставь в водичку, а то жалко такую красоту, завянет!
– Не пахнет, – сказала Тата, понюхав цветок.
– Сейчас розы вообще почему-то чаще не пахнут.
Тата поставила розу в высокий стакан. От мысли, что сейчас появится Гущин, ей стало как-то тревожно. Его долго не было, и она решила, что он больше не зайдет, но он нагрянул к концу рабочего дня.
– Наталия Павловна, вы сегодня чудесно выглядите!
– Спасибо за розу.
– Я бы с наслаждением осыпал вас розами, но, увы, гонорары пока не позволяют!
Тата не стала отвечать ему. Она молча складывала в сумку верстку, которую ей предстояло прочесть дома. Рина простилась и быстро ушла.
– Вы позволите вас немного проводить?
– Зачем на этот раз? – вырвалось у Таты. Гущин оскорбленно округлил аквамариновые глаза:
– А в прошлый раз, по-вашему, я вас провожал с какой-то целью? Напрасно вы так думаете. Какие вы, женщины, подозрительные и обидчивые. Мне впору и самому обидеться. Но я не стану…
– Вы невероятно великодушны!
– Ну вот, вы издеваетесь, – огорчился Гущин. – Я с самыми добрыми намерениями, а вы… Но раз вы меня гоните, я повинуюсь! До скорой встречи, Наталия Павловна!
И он исчез. Тата облегченно вздохнула. В какую игру он играет? Или я в самом деле произвела на него впечатление? А в нем действительно что-то есть… Ну и черт с ним, это, как говорится, не мой пирожок.
Тата надела пальто. Подумала мгновение, не взять ли домой розу, но решила, что не стоит.
Она направилась к троллейбусной остановке.
– Наталия Павловна! – окликнул ее мужской голос. Она оглянулась:
– Павел Арсеньевич? Что за детские игры?
– Почему – детские? Мужские. Это мужские игры, Наталия Павловна, – ждать даму, проводить ее… А розу мою вы кинули в одиночестве?
– Сегодня холодно, я боялась ее заморозить, – сама не зная почему, начала оправдываться Тата.
– Наташа… – Он взял ее под руку довольно властно, и она не стала сопротивляться. – Наташа, я заключил первый в моей жизни договор, согласитесь, это немаловажное событие…
– Понимаю.
– И его надо отметить! Мне говорили, что в таких случаях некоторые авторы приносят в издательство выпивку, конфеты и все такое. Но я ведь практически никого не знаю, и выпивать с чужими людьми неохота…
– Вполне естественно. Так выпейте со своими, в чем проблема?
– В том, что мне хочется отметить это с вами, и только с вами. Вы первая одобрили мой роман. Вы первая сказали мне хорошие слова. Это для меня очень много значит, не говоря уж о том, что вы меня безумно волнуете.
Тата испуганно вырвала у него руку:
– Павел Арсеньевич!
– Ну что, что? Чего вы шарахаетесь от меня? – Он поймал ее руку и поцеловал. – И не напоминайте мне о разнице в возрасте, она не имеет никакого значения! К тому же я не в постель вас приглашаю, а всего-навсего в кафе. Просто мне было бы приятно посидеть с вами вдвоем, глядя в ваши дивные глаза…
Тата была в смятении. Ее вдруг затряс озноб. Может, действительно нет ничего страшного в том, чтобы пойти с ним в кафе?
Он заметил ее сомнения.
– Ну решайтесь же!
– Что, прямо сейчас?
– Конечно! Вот телефонная карточка, вон там автомат, позвоните дочке, предупредите, что задержитесь. Думаю, она даже обрадуется.
– Почему это?
– Потому что у нее тоже есть возлюбленный…
– Что значит – тоже?
– Идите, идите.
Он сунул ей в руку карточку и почти подтолкнул к автомату.
Господи, что я делаю, подумала Тата.
– Ирка, я сегодня задержусь, поужинай без меня, ладно?
– Мам, что случилось, у тебя такой голос… Какая-нибудь беда?
– Беда? Нет-нет, что ты, просто тут у нас в издательстве… Я тебе потом объясню. Ты там одна?
– Нет, с Машкой. Денис сегодня занят.
– Ну хорошо, я пошла…
– Вот видите, все очень просто, – каким-то особенным голосом произнес Гущин, беря ее под руку. – И не смотрите на меня так затравленно. Это же смешно.
Последнее слово ее отрезвило. В самом деле, смешно почти в сорок лет так пугаться приглашения в кафе. Чушь какая-то. Что он мне там сделает? А из кафе я пойду домой, и дело с концом.
Она немного встряхнулась. Приосанилась:
– И куда же мы отправимся?
– Тут неподалеку я знаю одно маленькое кафе. Действительно, кафе было маленьким, всего на семь столиков, и вполне уютным. Гущин помог ей снять пальто, при этом чуть коснувшись ее плеча. Она вздрогнула, и от него это не укрылось.
– Что вы будете пить?
– Все равно, только совсем немножко.
– В таких случаях, кажется, пьют шампанское.
– Да нет, я не очень его люблю.
– Тогда, может, просто водки? Мы с вами, увы, не за рулем… Но во всем есть свои положительные стороны.
– Вы оптимист?
– Конечно, я оптимист, хотя писателю, вероятно, следовало бы это скрывать.
