Кристин Хармель - Забвение пахнет корицей
– Все они умерли там? – шепотом спрашиваю я. – В Освенциме?
Старик с сочувствием смотрит мне прямо в глаза и медленно кивает.
– А как же Ален? Как погиб он?
Впервые за все время месье Берр смотрит на меня с неподдельным удивлением.
– Как погиб? Да ведь именно он и предоставил мне всю эту информацию.
Теперь моя очередь удивляться:
– Я не понимаю.
Оливье снова тычет пальцем в страницу.
– Да, мы с ним беседовали шестого июня 2005 года. Я помню его. Очень симпатичный человек. Добрые глаза.
По глазам всегда можно понять, что за человек перед вами. Он играл в шахматы с другим выжившим моим знакомым. Вот так я с ним и познакомился.
– Погодите. – Сердце глухо стучит в груди, пока я пытаюсь вникнуть в сказанное. – Вы хотите сказать, что Ален Пикар, брат моей бабушки, жив? И вы с ним разговаривали?
Месье Берр тоже взволнован.
– Bien sur, он был жив в 2005 году. Я не знаю, что случилось с ним с тех пор. Его не депортировали, он пережил войну, страдал. Тогда все мучились. Он рассказывал, что сбежал, скрывался почти три года и чуть не умер от голода. Один человек, его бывший учитель музыки, предоставлял ему кров в холодные ночи, но очень боялся подвергнуть опасности собственную семью. Поэтому Ален ночевал на улицах, а иногда его подкармливали монахини из церкви. Сейчас ему должно быть лет восемьдесят, если он еще жив. Но посмотрите на меня, дорогая, мне девяносто три. А я еще не сдаюсь и собираюсь пожить.
При этих словах он улыбается. Я настолько потрясена, что не могу ничего ответить.
Месье Берр тянется за тетрадью.
– У вас есть ручка? – спрашивает он. Я киваю и роюсь в сумке.
Оливье быстро строчит что-то на тетрадном листе, выдергивает его и подает мне.
– Это адрес, который он дал мне тогда, в 2005-м. Это в Маре, еврейском квартале, неподалеку от площади Вогезов. Там я и встретил его за игрой в шахматы.
– Это совсем рядом с моим отелем, – сообщаю я ему. Смотрю на адрес: 27, улица дю Фуэн, квартира 2В.
По спине бежит холодок.
– Ну что ж, – подытоживает месье Берр, – теперь вам, пожалуй, нужно поторопиться. Прошлое не ждет.
Глава 12
Огорошенная, и веря и не веря, я прощаюсь с Оливье Берром и тороплюсь вниз по лестнице. Ноги сами несут меня обратно к Сене, там я ловлю такси и сую водителю листок, только что полученный от месье Берра. Водитель, что-то буркнув в ответ, рвет с места. Он резко разворачивается, пересекает сплошную, по мосту проносится через Сену и устремляется на восток. Мы долго едем параллельно реке, в правом окне вырастают башни собора Парижской Богоматери. Наконец мы сворачиваем влево и после многочисленных поворотов с визгом тормозим у серого каменного дома с массивными дверями темного дерева. Я расплачиваюсь с таксистом и подхожу к домофону.
На табличке черным по белому выведено Пикар, А. Я набираю полную грудь воздуха и отваживаюсь нажать кнопку вызова напротив этой теперь знакомой мне фамилии. И замечаю, как дрожат у меня руки.
Пока я жду ответа, сердце стучит в груди, как барабан. Но ответа нет. Я снова давлю на кнопку, и опять безрезультатно.
У меня подступает комок к горлу. Неужели я опоздала, вдруг он уже умер? Возможно, напоминаю я себе, он просто вышел из дому – погода сегодня прекрасная. Не исключено, что он пошел погулять или в магазин. Несколько минут я слоняюсь возле дома в надежде, что кто-то войдет или выйдет из подъезда и я смогу расспросить об Алене, но на улице тихо и пустынно, никого нет.
Я смотрю на часы. А что если он на площади Вогезов, играет в шахматы, как рассказывал месье Берр! Достав карту, я понимаю, что нахожусь всего в одном квартале оттуда. И отправляюсь на площадь.
По пути я останавливаюсь у телефона-автомата и, потратив несколько минут в попытках найти англоговорящего оператора, звоню на мобильник Анни. Я сознаю, что она, видимо, спит и вряд ли ответит, но просто умираю от желания рассказать о своей находке. Мне отвечает автоответчик, и, хотя я этого ожидала, настроение мгновенно падает. Я собираюсь рассказать про Алена, но вместо этого неожиданно для себя говорю: «Я сейчас думала о тебе, детка, и просто ужасно захотелось сказать тебе “привет”. Здесь так красиво, в Париже. Думаю, что смогу кое-что найти, но стараюсь не радоваться заранее, чтобы не сглазить. Я еще позвоню тебе позже. Я тебя люблю».
Через пять минут я добираюсь до места и, пройдя под средней из трех каменных арок, оказываюсь на площади Вогезов. Вся площадь окружена по периметру одинаковыми каменными домами с серыми крышами, застекленными дверьми и узкими балконами. В центре прямоугольного парка высится конная статуя в окружении пары десятков высоких деревьев с ярко-зеленой, только начинающей желтеть листвой. По углам – зеленые газоны, песчаные дорожки ведут к фонтанам – четырем двухуровневым чашам.
Я осматриваюсь, ища кого-нибудь, кто хоть примерно походил бы на Алена, но пока стариков не видно. Самому старому – мужчине с маленькой черной собачкой – на вид никак не больше шестидесяти. Я быстро прохожу по периметру парка, всматриваюсь в лица идущих навстречу людей, но никто из них не может быть Аленом. Подавленная, я со вздохом поворачиваюсь, чтобы уйти. Снова приходит в голову, что я могу и совсем его не найти – ни здесь, ни где бы то ни было еще. Но нет, сдаваться рано, я еще поборюсь.
Некоторое время я медленно брожу по улицам, прежде чем еще раз проверить адрес, данный мне месье Берром. Поворачиваю за угол, потом за другой, миную жилые дома, витрины и в конце концов оказываюсь на узкой оживленной торговой улице. Улица Розье, читаю я указатель. Прохожу дальше, разглядывая старинные мясные лавки, книжные магазинчики и синагоги рядом с современными бутиками и магазинами стильной одежды.
Останавливаюсь около узкого фасада с изображением звезды Давида и надписью synagogue, несомненно, означающей на французском ровно то же, что и на английском. Сердце снова начинает колотиться, и я дрожащей рукой касаюсь стены здания. Интересно, давно ли здесь эта синагога, и не молилась ли в ней когда-нибудь моя бабушка.
Так я стою, погруженная в мысли о далеком прошлом, пока знакомые ароматы внезапно не возвращают меня на землю, в настоящее. В воздухе явственно чувствуется запах маслянистого, пропитанного корицей пирога «Звезда» с начинкой из чернослива и инжира. Я каждый день выпекаю такие у себя в кондитерской.
Повернувшись, я оказываюсь перед большими венецианскими окнами, сплошь заставленными хлебом и сдобой. Кондитерская. Не раздумывая, словно меня тянет невидимый магнит, я направляюсь туда – перехожу дорогу и открываю дверь.
