Анна Макстед - Бегом на шпильках
Лично я перезваниваюсь с ним раз в месяц. Мне нравится мой отец. Этот человек настолько искренне, настолько безраздельно и бесстыдно предан своим юношеским фантазиям, подавлявшимся на протяжении трех десятков лет, что он просто не может не нравиться. А сколь трогательны его восторги перед спокойной, богатой «Американской Мечтой», обладающей — в своем солнечно-гигиеническом воплощении — неисчислимыми преимуществами в сравнении с этим «Британским Кошмаром» (двое детей с проблемной стоматологией, приземистая женушка, не поддающийся описанию одноквартирный домишко на не поддающейся описанию улочке, «рено-меган»)! Я видела Кимберли Энн всего один раз, но должна признать, что — если отбросить ее странную привычку больно щипать тебя за руку всякий раз, когда ты говоришь что-нибудь смешное, — она произвела на меня впечатление вполне сносного человеческого существа.
Однако на сей раз вину свою отец заглаживает в одиночку. Кимберли Энн терпеть не может разлучаться с Твити, своей болонкой, и, кроме того, ужасно боится летать, — не дай бог, взорвутся силиконовые имплантаты (у Кимберли, не у Твити, хотя, если б для пушистых беленьких собачек существовала пластическая хирургия, не сомневайтесь, — Твити бы свое получила). Кроме того, отец не слишком-то любит наглядно напоминать Кимберли Энн о своей прошлой жизни, а встреча с нашей мамой — это все равно что установить прямо перед Фэрбушской гинекологической клиникой огромный рекламный щит с язвительной надписью: «ЗДЕСЬ ПОЖИЛ И ПОРАБОТАЛ ДОКТОР ВИНСЕНТ „ВИННИ“ МИЛЛЕР».
— И когда он… э-э… планирует встретиться со мной?
— Он прилетает в 16:30, но нам с ним нужно очень многое обсудить. В свете последних событий, как ты, надеюсь, понимаешь, — добавляет она сухо. — Я сказала ему, что до среды с тобой встретиться не удастся, но вы можете вместе позавтракать у него в гостинице.
— Хорошо. Мм. А он… он… как он отреагировал, когда ты ему рассказала?
Поскольку я не уточняю, о чем конкретно она могла ему рассказать, то и не знаю, к каким из семейных передряг последней недели относится мамин ответ, что, честно говоря, меня устраивает даже больше.
— Он сказал, — отвечает мама натянуто, — что вопрос можно решить.
На следующее утро я просыпаюсь от настойчивой, но пока еще расплывчатой мысли, срочно требующей моего внимания. Озадаченная, жду, пока расплывчатость не сфокусируется в четкость. Мама. Ребенок. Папа. Здесь. Ой. Нет. Перевернувшись на живот, исследую подушку на предмет наличия волос. Семь. Ничего себе денек начинается! Ладно, зато не надо тащиться на работу. Это мне-то, зубрилке от рождения. Чья карьера, кстати, висит на волоске. Изнутри живота доносится шлепок, будто недожаренным блином об сковородку. Что, интересно, Мэтт скажет Белинде, нашей ассистентке? Она как раз сегодня возвращается с Крита: вне всякого сомнения, цвета перезрелой редиски. (У Белинды золотисто-каштановые волосы и бледная кожа, но слово «меланома» не значит для нее ровным счетом ничего: ну разве что название какого-нибудь фрукта. В прошлом году она отдыхала на Иосе и обгорела так, что вся вздулась как пузырь, и ее пришлось вывозить из самолета в инвалидном кресле.)
Из-за того, что нечем заняться, чувствую себя как-то неуютно. Мне срочно необходима какая-нибудь цель в жизни. Может, купить себе новую обувь? Туфельки на шпильке умиротворили бы маму («В обуви без каблука лодыжки кажутся толстыми!»). Бабс тоже понравится: она говорит, что я не умею себя баловать. Особенно она любит так говорить, когда ее перерасход по кредитке вырастает до размеров дома, а все, чем она может похвастать взамен, — это какая-нибудь желчно-зеленая бархатная блузка или искусственная накидка под зебру, скупленные на распродаже в «Дикинз энд Джоунз»[28] за десять минут до закрытия.
И еще: сегодня вечером я встречаюсь с Робби. И хотя это не свидание, Бабс все равно ужасно рассердится, если я не сделаю хотя бы символический рознично-торговый шаг навстречу данному событию. Натягиваю на себя аж два джемпера, — отопление врублено до уровня атомного реактора, а я все равно трясусь от холода, — и обдумываю поход по магазинам.
Я должна позвонить Крису и рассказать ему о Робби. Но что рассказывать? Между нами будет стол. Я буду в одежде. Разве есть что-то предосудительное в том, чтобы смеяться шуткам другого мужчины? Робби меня не привлекает. Может, я — изменница на эмоциональном уровне? Если я согласилась встретиться, заранее зная, что нравлюсь ему, следует ли из этого, что я уже виновна? Вспоминаю о том, как оправдывала свидания с Крисом, когда еще встречалась с Солом. Нет, тогда был не тот случай. Я вела себя плохо, за что и была наказана. Начала дурачить Сола еще задолго до того, как мы с Крисом приняли горизонтальное положение. По отношению же к Робби мои чувства — чисто платонические. Как бы там ни было, звоню Крису и все ему рассказываю.
— Хочет тебя, да? — Вопрос в лоб.
— Что ты! Конечно нет!
— Из-за чего же еще ему приглашать тебя в ресторан?
— Из-за моего острого ума и моей харизматической личности, — отвечаю я, чувствуя себя униженной.
Следует оскорбительно неуместная пауза.
— Сегодня вечером у меня деловая встреча с одним агентом, в Сохо-Хаусе, — осторожно начинает он. — Я собирался пригласить тебя. Думаю, вечерок получится что надо: выпьем, поболтаем, немного хоки-коки!
Вообще-то я всегда гордилась своим умением находить общий язык со сложными людьми. И потому долго не могу прийти в себя от только что сделанного открытия: в свете того, что у меня имеется нормально функционирующее влагалище, мои острый ум и харизматическая личность теряют всякий интерес. Однако отмечаю про себя, что, несмотря на убедительное присутствие символического влагалища, призванного отвлечь внимание сморчка Бена, тот все равно решил, что «Венозные монстры» — полное фуфло.
Ловлю себя на том, что говорю с недовольным видом:
— А что, в музыкальном бизнесе нет других способов общения, как только нюхать вместе кокаин?
Крис смеется.
— Нет, — отвечает он, — нет, принцесса. Это мобильник нашей индустрии.
— Значит, ты был прав, — говорю я ему. — Я действительно из тех правильных девочек, для которых порошок бывает только от кашля.
— Смотри, дело твое, — отвечает Крис.
Он кладет трубку, и тут, с болью в сердце, я вдруг понимаю, что только что его потеряла.
Я иду в спортзал и долго втаптываю свои тревоги и сомнения в бегущую дорожку. Затем, накачанная адреналином и чувствуя себя в полной безопасности, — занятия в группе Алекс заканчиваются через три минуты, — заглядываю в дверь студии и приветливо машу Алекс рукой.
