Вероника Лукьянчук - Иногда они возвращаются. Главное – не терять крылья
бы ей хотелось в данный момент. Она знала, что он исполнит все ее желания,
даже те, о которых она сама еще не знает.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Отъезд в Испанию стал неожиданным и нервным. Из утренних новостей
Алекс узнал, что в Барселоне волнения. Чем конкретно вызваны забастовки и
митинги, и чего добиваются митингующие Каролина выяснять не стала. Алекс
был напряжен. Хотелось его поддержать, но она не знала, как.
Уже в Барселоне, в офисе Dream Holiday Алекс сказал:
– Тебе нужно уехать, здесь оставаться сейчас опасно.
– Я не боюсь, я хочу быть рядом с тобой.
– Я боюсь. За тебя. Тем более, если это не прекратится, – Алекс
отвернулся от экрана, на котором улицы Барселоны напоминали оживленный
улей с тысячами людей, могут возникнуть проблемы с рейсами. Вылеты из
страны могут быть отменены. Такое уже было несколько лет назад. И тогда
неизвестно, сколько это продлится.
– Я не …
– Я могу себе позволить удерживать тебя здесь в такое время. У тебя
дома семья. Представь, что с ними будет, когда они увидят новости отсюда. Я
сегодня куплю билет.
Я не люблю 4 июля. И хотя с годами боль утихает, и хотя я могу
искренне назвать себя счастливым человеком сегодня, и хотя… Я простила,
действительно простила и сохранила при этом теплое отношение к Алексу,
полюбив при этом себя, но так и не смогла полюбить 4 июля.
Каролина смотрит на свой билет в один конец. Барселона – Минск. Завтра
утром ее здесь уже не будет. Телом. Но душой, мысленно, ей кажется, она не
сможет никогда покинуть эту землю.
День начался как обычно. Они с Алексом собирались на набережную.
Снова яхта, море, но осознание, что это последний день не давало Каролине
получать от всего этого прежнего удовольствия.
– Мы выходим через 5 минут.
Вот как он умудряется собраться, такое чувство, за 10 минут!
Ей захотела съязвить или пошутить по этому поводу, но не получилось.
Промолчала. А еще больше захотелось его обнять. Так, как будто они сейчас
выходили уже, чтобы ехать в аэропорт. Не обняла. Иногда ей все же сложно до
конца понять его настроение. Когда он весь в себе. Как сейчас. Даже хочется
задать глупый женский вопрос "о чем ты сейчас думаешь?" Не задала.
На пристани все было по – прежнему. Хотя чего она ожидала? Что чайки
будут летать с грустью в глазах от того, что она завтра улетает?
– Я сегодня не поплыву, у меня тут неприятности, нужно остаться.
Дико захотелось плакать. "Ну, все, начинается!", – мысленно Каролин
уже начинала себя ругать.
– Ясно, – развернувшись, направилась к яхте. Только разреветься перед
ним не хватало. Это был тот случай, когда Каролина понимала, что поступает
неправильно, но все равно так поступала. Но в то же время, почему она должна
что – то скрывать, подстраиваться, вечно быть мудрой. Надоело быть мудрой в
двадцать с лишним лет. Возможно, в этой ее серьезности не по годам и был
свой определенный недостаток. Всему должно быть свое время. Каролине бы
стать мудрой годам к сорока, а не сейчас. А так…
Так рассуждая она поднялась на яхту. Отправились. Было ощущение
невероятного одиночества. Отчего – то было невыносимо обидно, что он
оставил одну именно в этот последний день. А еще она очень боялась вечера, их
предстоящего разговора перед расставанием. Каролина понимала, что он
должен состояться и боялась его. Они должны были поговорить. Нормально, по
– настоящему. Они же так долго этого ждали, шли к этому. Весь этот долгий год
для них было огромной роскошью – поговорить вживую, не онлайн. Хотя
почему она говорит: для них? Она уже с трудом представляет, что творится у
него в голове.
Когда мы болеем, очень часто не чувствуем вкуса еды, говорим, что еда
безвкусная. А сегодня у Каролины был какой – то безвкусный день. Ну, не
может радовать море, не могут окрылять и внушать доверие чайки, когда от
боли хочется кричать и плакать навзрыд.
– Главное не заплакать, – с такой пульсирующей мыслью Каролина
села в машину Алекса в тот вечер.
Они приехали в ресторан. Вокруг огромное количество расслабленных
алкоголем и весельем людей. Как специально подчеркивающих Каролине: “ты
уедешь, а здесь ничего не изменится. Не думай, что кому – то здесь станет
грустно без тебя”.
– Что – то вы какие – то печальные, – откуда – то из глубины зала к ним
подошел Роджер. И не надо так на меня сурово смотреть, Алекс, как будто я вам
помешал. Я вообще не к тебе пришел.
Роджер протянул Каролине большую коробку с восточными сладостями.
– My dear, передай, пожалуйста, Заре. Скажи, что от меня, от моего
пламенного сердца, скучающего по ней.
– Да, конечно.
– Так – так, – Алекс бросил взгляд на коробку, я теперь знаю, что у нас
сегодня на вечер к чаю.
– Даже не думай, я Заре уже написал, что ее ждет. А коробка, между
прочим, специально запакована так, чтобы сладости перенесли перелет.
– Ох и ничего себе. А ты страшный человек.
– Еще раз спасибо, Каролина, ну, не буду вам мешать. А то он, —
Роджер указал на Алекса, меня сейчас испепелит взглядом.
Роджер ушел. И Алекс с Каролиной разговаривали. Обо всем на свете,
кроме самого главного. Полчаса, один, два …
Она не выдержала первая.
– Алекс, как ты думаешь, когда утихнут забастовки и митинги?
– Не знаю, сложно сказать. Дай Бог, это ненадолго. Иначе я просто
останусь без работы – с туризмом возникнут огромные проблемы.
– Как только все прекратится, я приеду снова, ведь так?
Алекс замолчал. Казалось, он молчал целую вечность.
– У меня же еще много времени, благодаря тому, что я экстерном сдала
все экзамены. Я могу ещ …
– Тебе не стоит приезжать.
– Не волнуйся, я дождусь пока не наступит спокойный период. Не могут
же они вечность так выступать.
– Каролина, ты не поняла меня. Я не знаю, с чего начать, как сказать тебе
то, что давно должен был. We cannot continue any more.
Теперь молчала она. С каждым последующим его словом казалось, что
вот – вот должны подступить слезы, рыдания, но нет. Что это, неожиданность,
шок или не по возрасту сложившаяся мудрость, не позволяющая плакать при
нем, мужчине всей, как казалось, жизни?
– Мне невероятно сложно говорить сейчас все это. Но еще с первого дня,
самого первого дня, я понял, что мы не будем вместе. Я хочу, чтобы ты знала, я
люблю тебя и никогда не смогу забыть. И …, я не хочу, не смогу существовать,
