Барбара Вуд - Колыбельная для двоих
— Не знают.
Доктор Вэйд резко подался вперед и, сцепив руки в замок, положил их на стол.
— Ты хочешь сказать, что ты сбежала из родильного дома и приехала сюда? Никому ни сказав об этом?
— Да.
— Но почему?
— Потому что я не хочу там больше находиться.
— А почему ты приехала сюда? Почему не поехала домой?
— Потому что я хочу знать, почему я беременна, а вы единственный, кто может мне помочь.
— Мария… — Джонас Вэйд заерзал в кресле, его нога коснулась пухлого портфеля. — Мария, ты должна поехать домой. Я не могу действовать без разрешения твоих родителей.
— Да, я знаю это. Просто, понимаете, я хотела сначала заехать сюда, к вам, прежде чем я скажу им о своем решении. Вы единственный человек, которому я могу доверять и к которому могу обратиться за помощью. Доктор Вэйд, я не хочу встречаться со своими родителями один на один, я еще не готова к этому.
Его взгляд замер на ее лице, на котором под тонким налетом взрослости проглядывали детские черты. Да, изменилась, но не полностью, с грустью подумал он. Под маской взрослого человека по-прежнему скрывался ребенок.
— Чтобы поговорить со мной, тебе не нужно было уезжать из родильного дома. Ты могла просто позвонить, и я бы приехал к тебе.
Она решительно замотала головой; волосы волнами упали ей на лицо.
— Нет, нужно было. Я хочу, чтобы мой ребенок рос дома. Я хочу быть сейчас, когда это со мной происходит, рядом со своей семьей. Я хочу, чтобы они стали частью этого.
— Ты думала о том, какова будет их реакция?
— Это не важно, доктор Вэйд. Они должны принять меня. Они отослали меня прочь, потому что лицезрение меня напоминало им о чем-то грустном. Я не хочу, чтобы меня изолировали от мира как безумную жену мистера Рочестера[13]. Изолировали, когда я не сделала ничего плохого. Доктор Вэйд… — Мария наклонилась вперед, выражение лица стало решительным, — вы можете сказать мне, почему я забеременела?
Он смотрел в ее ясные голубые глаза, в которых читались чистота и непорочность, и разрывался между решимостью рассказать ей о своих открытиях и тем, чтобы сохранить их в секрете.
— Может быть, это тебя удивит, Мария, но я думал о тебе все эти два месяца, и я тоже ломал голову над тем, как так получилось, что ты забеременела.
— Доктор Вэйд, я знала, что вы верите мне. Поэтому-то я и приехала сегодня к вам.
Джонас, желая избежать ее взгляда, резко встал и повернулся к большому — от пола до потолка — окну, выходящему на желтеющую долину. Ему нужна была минута, чтобы решить, как ему действовать, как рассказать ей о том, что он узнал. Сегодня Мария была совершенно другой, не такой, какой он видел ее в их прошлые встречи, до того, как с ней произошли эти загадочные метаморфозы. Джонас Вэйд смотрел в окно, рассматривая в стекле бледное отражение девушки. Теперь, принимая во внимание ее кардинально изменившуюся точку зрения, он смотрел на нее по-другому.
Ей повезло, что она жила в долине, где в одежде не было строгих правил, где девушка могла носить широкое свободное платье и танкетки, не вызывая у окружающих каких-либо «побочных» мыслей. Сегодня, он заметил, она с головы до ног, вплоть до тесемочек на ее танкетках была одета в сиреневатой гамме. Ее глаза, казалось, переняли тон платья и тоже стали сиреневого цвета. Волосы были блестящими, не отяжеленными лаком для волос, которым так активно пользовались современные женщины, гладкая кожа лица и рук была розоватого оттенка, как после принятия солнечных ванн.
«Как мне сказать ей о том, что внутри нее может расти не ребенок, а чудовищная масса?» — думал Джонас Вэйд.
— Как тебе жилось в родильном доме? — бросил он, пытаясь выиграть еще немного времени.
Он услышал, как она вздохнула. Ему показалось, что он уловил в ее вздохе нотки нетерпения.
— Как в колледже. В общежитии. В общем-то, на мой взгляд, весьма милое место, совсем не похожее на больницу. У меня была хорошая девочка-соседка, и монахини к нам хорошо относились. Но я поняла, что мне там не место. Остальные девочки были беременны, потому что они кое-что сделали, и они знали об этом. Они даже говорили об этом. Я же совсем другое дело. Мне там не место. У меня было много времени, чтобы обо всем подумать. В один прекрасный момент я просто поняла, что больше не могу сидеть сложа руки. Я должна выяснить, почему я забеременела.
Наконец он повернулся к ней.
— Что говорили тамошние врачи о твоем состоянии?
Ее глаза округлились.
— В каком смысле?
— Я полагаю, тебя осматривали врачи.
— Раз в неделю.
— А они… — черт, с каких это пор ему было трудно разговаривать с пациентом? — говорили, что ты здорова, что плод развивается нормально?
Нет необходимости пугать девушку; завтра утром он сможет запросить ее медицинскую карту.
Мария пожала плечами.
— Думаю, да. Они говорили, что я набрала мало веса, что отек ног — нормальное для беременных явление. Они особо-то со мной не разговаривали.
Джонас почувствовал раздражение. Ему нужно было лучше подготовиться к этому разговору; не доставало фактов, он не знал, что сказать.
— Ах, да, — они сказали, что с ребенком все в порядке.
Он тупо уставился на нее.
— Что?
— Я слышала сердцебиение. Там был один очень милый доктор, который…
Голос Марии утонул в восторженных криках его сознания: «Сердцебиение! У него есть сердцебиение!»
— Что-то не так, доктор Вэйд?
Джонас непонимающе посмотрел на нее.
— Что? Нет, прошу прощения, я задумался…
Его рука рассеянно коснулась спинки кресла.
Вот оно, главное неизвестное. У него было сердцебиение. Оно было живым…
Джонас Вэйд заставил себя сесть. Успокоившись, он сложил руки на столе.
— Мария, не тебя одну волнует вопрос, как ты забеременела. Я пытался решать эту задачу сам, но понял, что без твоей помощи я не смогу этого сделать.
— А как я могу вам помочь?
— Надеюсь, ответив всего лишь на несколько вопросов. По крайней мере давай попробуем, хорошо?
— Хорошо. То есть вы не собираетесь звонить моим родителям?
Джонас замер, словно ему отвесили звонкую пощечину. Он был настолько поглощен предстоящим научным исследованием, что начисто забыл о своих прямых обязательствах.
Девушка была беглянкой, о ней будет волноваться много людей. Джонас потянулся к телефону.
Спустя пять минут монахини родильного дома Святой Анны были оповещены и успокоены. В доме Мак-Фарлендов никто не брал трубку.
— Я попробую позвонить твоим родителям через пару минут. А пока, Мария, — Джонас положил перед собой чистый лист бумаги и достал из кармана халата сверкающую ручку, — давай вернемся назад, к приблизительной дате зачатия. Может быть, если мы подойдем к этому делу с правильной стороны, ты что-нибудь вспомнишь.
