Мари Кирэйли - В плену теней
И неудивительно, что здешние жители так ублажают своих предков. Нигде и никогда Хейли не видела столько свежих цветов на старых могилах.
– Вот, – сказал О’Брайен, указывая на фамильный склеп де Ну.
Хотя колонны из розового гранита, поддерживавшие две каменные арки, не были покрыты зеленоватым налетом, склеп нес на себе печать времени. Самое старое погребение в нем принадлежало матери Линны. Имя Анри де Ну было выгравировано на отдельной табличке рядом с ее именем, табличка дочери – внизу, под табличкой матери. Еще оставалось место по крайней мере для дюжины имен, хотя существовал лишь один человек, который мог найти упокоение в этом склепе.
– Старик Анри верил в планирование будущего, не так ли? – заметил О’Брайен.
– Не понимаю, как здесь можно похоронить еще кого-то? Склеп совсем небольшой.
– А, вы же туристка, я совсем забыл. – Эд обвел рукой склепы, стоявшие вокруг. Количество значившихся на них имен явно не соответствовало размерам склепов. – Видите ли, обычай хоронить новых покойников поверх старых восходит здесь еще к временам, когда Новый Орлеан принадлежал испанцам. В пределах города мало кладбищ, и все они маленькие. Тем не менее места хватает, так как в условиях повышенной влажности и жары тела разлагаются очень быстро. Уже через год и один день после предыдущего погребения можно захоранивать следующего покойника на том же месте. Могильщик вскрывает захоронение, удаляет то, что осталось от гроба, и метлой выметает из него останки в могилу. Там они смешиваются с останками предыдущих погребенных, а место для нового покойника освобождается.
– Значит, Линна лежит на месте, которое прежде занимала ее мать?
– Да, и Луи в конце концов займет свое место рядом с ней и родителями.
Хейли кивнула и остановилась, чтобы рассмотреть кресты на двери склепа возле таблички с именем Линны, маленький горшочек с фиалками, стоявший на земле перед ее могилой, а также клочки кружев и увядшие цветы, разложенные на полочке под надгробием.
– Люди верят в ее силу, не так ли?
– Да, кое-кто верит до сих пор. Если бы ее похоронили на Сент-Луисском кладбище, вы бы увидели еще больше знаков поклонения ее почитателей.
– А разве почитатели могут приходить не в любое место?
– Здесь такие подношения не приветствуются. Они засоряют кладбище. Но как видите, даже тут смотритель какое-то время не убирает их.
Хейли продолжала разглядывать склеп, размышляя, почему ей так хотелось прийти сюда. Среди этих красивых надгробий и крохотных цветников, покрытых сочной травой, едва ли скрывались ответы, которые она искала. Что же касается призраков умерших, то сомнительно, чтобы они обитали по соседству со своими разлагающимися оболочками.
– Идемте отсюда, – сказала она.
Эд подкатил к входу в «Сонину кухню» и поцеловал Хейли, прежде чем та вышла из машины.
– Поужинаем в субботу вечером? – предложил он.
Она согласно кивнула, в душе благодаря Бога за то, что у нее впереди четыре дня, чтобы разобраться в своих чувствах.
Глава 12
Три следующие ночи Хейли снилась только Линна.
Вот она еще ребенок, проскальзывает в кровать к брату, тесно прижимается к нему, и они лежат, прислушиваясь к разносящимся по длинным пустым коридорам предсмертным крикам матери. В глазах Луи стоят слезы, а лицо Линны застыло, как замерли и ее чувства. Ее душу больше ничто не трогает…
Гроб матери. Бледно-голубая обивка, призванная оттенить лицо покойницы, только делает его еще более худым и искаженным, словно смерть так и не избавила Джоанну от мук агонии.
Линна стоит рядом с Луи, ее скорбь так велика, что она не может выразить ее. Из-под темных очков брата льются слезы; он содрогается от сдерживаемых рыданий. Анри де Ну подходит сзади и становится между ними. Его рука сильно, до боли, сжимает плечо Линны.
Слезы подступают к ее глазам. Папа должным образом выражает свое горе.
Позднее Линна и Луи, как всегда рука об руку, стоят перед склепом на Сент-Винсентском кладбище, глядя, как тело их матери опускают в могилу, которую закрывают тяжелой мраморной плитой.
Тем же вечером Линна, худенькая, испуганная, осиротевшая, снова идет на кладбище, вцепившись в руку Жаклин. Они оставляют на полочке перед могильной плитой стакан воды и тарелочку с печеньем. Прежде чем уйти, Линна отрывает пуговицу от своего пальто и кладет ее рядом с угощением…
Вот Линна в белой блузке с круглым воротником, в клетчатой шерстяной юбке, которую в Новом Орлеане можно носить разве что в самые холодные дни зимы, одна возвращается из школы. Вокруг нее все дети смеются, болтают. Кто-то прекрасным высоким сопрано поет церковную песнь. Линна не обращает на них никакого внимания, все ее мысли сосредоточены на церемонии, в которой ей предстоит участвовать вечером…
Линна и Луи за обеденным столом, во главе стола – отец, его глаза закрыты, склонив голову, он читает молитву. В тени кухонной двери застыла Жаклин – она ждет, когда можно будет подавать еду. Линна поднимает глаза, подмигивает ей и лукаво улыбается. Жаклин испуганно таращится и прикладывает руку ко рту, словно напоминая Линне о наказании за нечестивость. Линна распрямляется и морщится от боли: болит то место между лопатками, куда ее недавно ударили…
После таких снов Хейли казалось, что ею манипулируют, и это ее раздражало. Тем не менее она исправно записывала свои сны, стараясь не упустить ни одной детали, и, сидя за компьютером, когда никакой дух ею не руководил, начинала постепенно восполнять пробелы в своих недавних сновидениях.
Портрет Анри де Ну получался еще более ужасным – под маской интеллектуала скрывались зло и жестокость. Бежали часы. К тексту добавлялись все новые и новые страницы. Зачастую Хейли теряла ощущение времени, как бывало во сне или когда Линна полностью овладевала ею. Но текст всегда сохранял оригинальную стилистику Хейли и не казался чужим, несмотря на то что был еще не отредактирован и многое она записывала с сокращениями.
В ее книге Линна и Луи представали сиротами, а Анри – их дядей. Этот сюжетный сдвиг не так уж далеко уводил от истины, а реальная история благодаря ему приобретала черты художественного вымысла.
О’Брайен позвонил в пятницу днем, чтобы условиться о времени их свидания. За последние четыре дня, если не считать хозяина магазина и официантов, с которыми она лишь перекидывалась словом-другим, он был единственным, с кем она говорила. И все же Хейли не чувствовала себя одинокой.
Селеста заглянула к ней в субботу ближе к вечеру. Она ворвалась в комнату в своем зеленовато-голубом шерстяном плаще-пелерине и красном тюрбане из джерси. В этом одеянии, с ярко-красными губами и ногтями, на фоне темных стен она выглядела весьма экзотично.
