Сандра Мэй - Между небом и тобой
— Рокко! Эбби! Как же?! А он не знал! Он к вам на свадьбу нелегально…
— Вот придурок! А я и смотрю, что он такой стремный — поздравил и смылся куда-то… Где он?
— Он там… был…
Я вылетела на улицу и превратилась в ледяную статую.
Прямо посреди песчаной дорожки был воткнут большой цветок магнолии, а на песке было написано:
«Люблю, но вместе нам нельзя. Будь счастлива, солнышко. Я убежал».
Я топнула ногой и разрыдалась. В тот момент мне казалось, что это единственное, что я могу сделать…
В себя я приходила два месяца. Сначала у мамы и папы — в полной тишине и покое на Женевском озере, потом — у деда с бабушкой в Ирландии. Там покой мне только снился.
Мои дедушка и бабушка — уникальные люди. Дедуня Тейр рыжий, зеленоглазый и горластый, бабаня Морвен — синеглазая, черноволосая и вкрадчиво-опасная тихоня. Им уже за семьдесят, но дед до сих пор ревнует бабаню, а та уже пятьдесят пять лет подозревает, что Лена О'Брайен строит ее Тейру глазки…
Короче, тишиной в нашем доме в Ольстере и не пахнет.
Если моя мама знает все до того, как я ей что-то расскажу, то бабаня знает все до того, как это со мной случится, поэтому и расспрашивать она меня ни о чем не стала, только фыркнула, как кошка, и свирепо изрекла:
— Смотри, пробросаешься!
Дедуня Тейр немедленно встал на мою защиту и изъявил желание поездить с внучечкой по Ирландии, чтобы, во-первых, отдохнуть душой, а во-вторых, не слышать некоторых недобрых старых ведьм хоть недельку.
А в-третьих, без помех хлестать темное пиво и глазеть на бесстыжих девок, ехидно добавила бабаня Морвен. После традиционного скандала мы мирно пообедали, и дед увез меня на природу.
Дедуне я всегда рассказывала все. Дед Тейр, несмотря на свое грозное и боевое политическое прошлое, оставался в душе развеселым пацаном, верящим в фей и баньши. Из всего моего рассказа ему больше всего понравилась часть про сокровища. Ну, и Джон Огилви…
— Вот что, девочка, как ни противно это признавать, но твоя ведьма-бабка права: такими парнями не разбрасываются. Придется его найти и охомутать. Надо же породу исправлять…
Дедуня до сих пор не мог успокоиться насчет брака мамы с моим отцом. Одно то, что Джонни был ирландцем, делало его в глазах дедуни идеальным женихом.
Неделю мы с дедуней ездили по стране, пили пиво и пели народные песни в придорожных пабах, а через неделю я вылетела в Штаты, провела несколько дней дома в Огайо, сделала всякие необходимые распоряжения — и улетела во Флориду.
Рокко Сальваторе только в середине сентября нашел Джона Огилви — на захолустном ранчо в Техасе — и вручил ему документы об освобождении от всякой уголовной ответственности. Кроме того, Рокко небрежно заметил, что одному его знакомому хозяину отеля на Багамах требуется летчик.
Через неделю Джонни Огилви прилетел на скалистый и прекрасный остров Большой Абако и поступил на службу в отель «Орлиное гнездо»…
Джонни Огилви допил последний бокал и тяжело сполз с высокого табурета. Наоми сочувственно покачала головой.
— Джонни, ты зря так убиваешься, честное слово. Вот подожди, скоро шторма закончатся, в декабре сюда понаедет толпа симпатичных девчонок, ты забудешь свою блондинку, поверь.
— Я ее никогда не забуду, ясно? И вообще, не разговаривай со мной, юная змея. Я этого не заслуживаю. Я — идиот.
— Неправда. Ты красавчик, ты летчик, ты классный парень, и, если бы не Сид, которого я люблю больше всех на свете, я бы давно уже закадрила тебя по самые помидоры, но ты не расстраивайся, а иди домой, ложись и спи, завтра все равно никто никуда не летит.
— Ладно. Спок ноч.
— Чао, красавчик.
— Пока, змея.
Джонни вышел из бара и побрел, спотыкаясь, по крутой тропинке, ведущей на самый верх скалистого утеса, давшего название всему отелю.
«Орлиное гнездо». Вообще-то предполагалось, что в бунгало на вершине утеса будет самый крутой и дорогой номер — но после первого же сезона выяснилось, что дураков, готовых в свой медовый месяц лазить по несколько раз на день высоко в гору, нет, старички со старушками не потянут подобный моцион физически… короче, бунгало стали отводить наиболее физически крепким сотрудникам, например, летчикам.
Джонни работал здесь уже месяц, зарплата была отличная, самолет прекрасный, хозяин отеля ему нравился — однако улыбку на лице Джонни видели очень редко. Только по долгу службы — и то какую-то жалобную. В приватных вечерних беседах хозяин отеля Ричард Гордон, старшая повариха Кларибель, спасатель Пепе и барменша Наоми пришли к единому мнению: бравый летчик Джонни умирает от несчастной любви.
Его окружили нежной заботой и ненавязчивым вниманием — хозяин даже несколько обеспокоился, не сиганет ли несчастный влюбленный прямо со своего удобнейшего утеса в океан? Глубина там приличная…
Джонни ничего этого не замечал, работал, загорал, купался — и больше всего боялся ложиться спать, потому что во сне к нему приходила я…
Итак, Джонни добрался до своего «Орлиного гнезда», выкурил последнюю сигаретку, потом ввалился внутрь и долго стоял под душем, бессвязно обзывая самого себя разными обидными словами и прозвищами. Выйдя из душа, споткнулся обо что-то твердое и острое, шипел, растирал ушибленное место, хотел посмотреть, что это было, но передумал, побрел к широкой кровати и рухнул поверх одеяла как был, голый, мокрый, пьяный и несчастный…
Через несколько минут он замерз, потому что ветер продувал бунгало насквозь, и полез под покрывало. Еще через пятнадцать секунд к спине и всему остальному Джонни Огилви прижалось несомненно женское и явно голое тело… Мое, между прочим.
И были охи, ахи, слезы, стоны, смех, шепот, клятвы, проклятия, громкое дыхание, скрип кровати — чего только не было, а потом Джон Огилви отскочил от меня как ошпаренный, слез с кровати и зашагал по комнате взад-вперед, гневно потрясая кулаками и громко объясняя мне, почему нам никогда не быть вместе…
Я лежала и наслаждалась зрелищем — звуковой ряд был так себе. Я по нему, дураку, очень соскучилась, и в данный момент именно об этом и думала, а вовсе не о том, как мы будем жить дальше. Будем — и хорошо. Мне этого вполне достаточно.
Наконец Джонни выдохся и посмотрел на меня. Я грациозно — ну мне так кажется — слезла с кровати и подошла к нему. Посмотрела в его растерянные и сердитые карие глаза. Провела пальцем по тетке в тунике… потом по иероглифу…
Джонни зарычал и отскочил.
— Джесс! Ты вообще меня не слушаешь, да?
— Ты за кладом летал?
— Нет. Он твой. Это ты его нашла.
— Ой господи, как ребенок прям…
