Татьяна Лунина - Территория отсутствия
— Я счастлива, — улыбнулась она. — Огорчает только, что вы меня подсластили. А сладкое, как известно, вредно.
— Поживешь с мое, и тебе захочется чайку не пустого попить, а с сахарком, — серьезно ответил Тимофей Иванович, игнорируя шутку.
Когда бесшумно закрылась дверь, Мария отчетливо поняла, что больше они не увидятся.
Ценный работник «Ясона» бездумно взирала на шоколадные холмики в открытой коробке, а на лицо наплывала блаженная улыбка. Кто бы мог подумать, что можно так вдруг поглупеть? И что послужило причиной? Затянувшееся одиночество? Неожиданная встреча, которая уже не казалась случайной? Ожидание чуда в новогоднюю ночь? Вопросов много, ответ один: она явно тронулась умом. Потому как иначе чем помешательством назвать нынешнее состояние невозможно.
Внезапное решение вернуться в Москву обернулось непредсказуемой встречей. То ли крыло приложил к этому ангел, то ли подсуетился бес, но человек, для которого месяц назад не находилось места ни в мыслях, ни в сердце, неожиданно заполнил собой все вокруг.
Она вспомнила, как разозлилась при виде Вадима в двухместном купе. Потом растерялась, потом смирилась, разумно предположив, что на месте Стернова мог оказаться гораздо худший. Это была последняя мысль, которую спродуцировал разум, затем его продуктивность иссякла.
Вначале все выглядело вполне пристойно и безобидно: сдержанное «здрасьте» без намека на радость, звякающая ложка в стакане с чаем, корректность знакомых, но равнодушных друг другу людей. Когда же случился сбой? Когда столкнулись лбами, наклонившись разом за скатившимся со столика апельсином? Или когда в Бологом подвыпивший Дед Мороз орал, что любит какую-то Галю, и лихо отплясывал на платформе? Они веселились, наблюдая из окна за бравым «дедком» в новогодней ночи, и одно плечо ощущало сквозь ткань тепло другого. Когда он рассказывал о тибетских монахах, о великом спорщике Депардье, о парижанках, о картинах Эль Греко, потрясших его в Кафедральном соборе Толедо, о корриде, о старой, скупой на слова таитянке, чья бабка знала Ван Гога? Или когда он небрежно обронил, что все имена в мире не стоят одного — Мария? А может, все началось еще осенью, с той странной усмешки в прихожей? И оставался только легкий щелчок по скорлупе, за которой пряталась от жизни бестолковая одиночка? Она давно распрощалась с иллюзиями, не доверяла эмоциям и на собственном опыте убедилась, что рациональное надежнее эмпирического. Две тысячи третий оказался бунтарским годом, с первых минут толкнул к мятежу — против себя. Мятежницу такой бунт не пугал — будоражил.
— Грымза не заваливалась? — в приоткрытую дверь просунулась встрепанная головка Леночки Карасевой. С уходом Тимофея Ивановича молодая сотрудница сделала головокружительную карьеру: скакнула с секретарского стула на место продавца-консультанта. Легкую встрепанность Леночка позволяла себе в последнее время частенько, а точнее, каждый раз, выходя из начальственного кабинета. И чем чаще лохматилась Карасева, тем больше мрачнела Подкрышкина.
— Ты спрашиваешь о Виктории Акакиевне?
— О ком же еще? — девушка по-хозяйски плюхнулась на стул, еще хранивший тепло предыдущего зада. — Кто у нас вечно повсюду шныряет, за всеми следит? Можно и мне чайку?
— Почему пусто в торговом зале? Я, что ли, должна обслуживать покупателей? — заполнил каморку тигриный рык. — Вы, Елена, безответственно относитесь к своим обязанностям, боюсь, нам с Игорем Дмитриевичем придется пересмотреть вашу зарплату.
Леночка любовно осмотрела свои алые ноготки, вздохнула, грациозно соскользнула с потертого дерматина и поплыла на выход с милой улыбкой, мимоходом невозмутимо заметив.
— Боюсь, вам скоро на многое придется смотреть иначе, дорогая Виктория Акакиевна. Я могу чем-то помочь? — раздался в ту же минуту из-за неплотно прикрытой двери ее голосок.
— Можешь, если сдохнешь! Господи, прости меня, грешную, — кандидатка на вылет из семейного гнездышка тяжело опустилась на затертый задами стул.
— Не хотите чаю, Виктория Акакиевна?
— Я бы предпочла что-нибудь покрепче, например водку. И крысиного яду для этой твари, — она кивнула в сторону дверной щели, откуда доносился молодой бойкий голос. — Прыткая, с мозгами далеко бы пошла, а со своей извилиной дальше ширинки моего дурака не прыгнет. Ну да ладно, разберемся, — подкрышкинская половина покопалась в сумке и вытащила темно-синий бархатный футляр. — Маша, у вас ведь ящики закрываются на ключ?
— Конечно.
— Суньте это к себе в стол, — она протянула продолговатую коробочку и неожиданно подмигнула: — Сюрприз для Игоря Дмитриевича. Пусть пока здесь полежит, а завтра я заберу.
— Хорошо.
— И вот что, Машенька, — добавила Виктория Акакиевна, — дайте-ка мне этот ключик. Только не подумайте, Бога ради, что я вам не доверяю! В нашем маленьком коллективе вы, дорогая, единственный приличный человек. Но, как говорится, береженого Бог бережет. В этом футляре — целое состояние. Хотите взглянуть?
— Нет, — Мария закрыла ящик и протянула ключ. Рядом зачирикал сотовый, высветив номер Стернова. Занятой абонент не шелохнулась.
— Кто-то очень желает с вами поговорить, — игриво заметила главный бухгалтер. — Кстати, вы можете быть свободны, дорогая. Мы здесь оплачиваем не пустые человеко-часы, а умение приносить пользу, — и, поднявшись со стула, царственно кивнула, давая понять, что на сегодня свой лимит пока эксперт «Ясона» уже исчерпала.
Когда захлопнулась дверь, хозяйка каморки облегченно вздохнула и потянулась к мобильному телефону.
— Привет! Ты что-то хотел?
— Одну ненормальную трудоголицу. Догадываешься кого?
— Вынуждаешь послать к черту работу?
— Интересно бы посмотреть на того, кто попробует это сделать и останется цел.
— Льстишь или пытаешься уколоть?
— Ни то, ни другое. Просто катастрофически глупею.
— Надеюсь, процесс обратим?
— Дорогая Мария, наша жизнь нашпигована информацией, как шпиком — любительская колбаса. Насладиться такой жизнью сможет тот, кто знает, а не надеется. Надежда только пудрит мозги и расслабляет, это просто сладкий обман. Я сладкое не любил даже в детстве, а вранье в любом виде у меня ассоциируется с тараканом, запеченным в хлебе. Однажды мальчишкой я на спор сожрал такого, потом весь вечер блевал. Но пари выиграл.
— И что получил?
— Офицерский ремень. Мать, когда узнала про этот спор, тем же ремнем и выпорола.
— Твоим ассоциативным мышлением, наверняка, заинтересовался бы Фрейд. А мне, неискушенной в психиатрии, связь между надеждой и тараканом кажется довольно странной.
