Джин Стоун - Грехи юности
— Ага, для таких, как мы, девочек-ромашек, в самый раз.
Пи Джей рассмеялась.
— Сколько тебе лет?
— По годам или по опыту?
— По годам, конечно, опыта у нас у всех хоть отбавляй.
— Семнадцать.
— Да ну! А выглядишь старше. Мне двадцать. Тебе запросто можно дать столько же. Ты откуда?
— Из Бостона.
— Шутишь! Я там училась.
— Да?
— В Бостонском университете. — Пи Джей ткнула пальцем Джинни в живот. — Ты, случайно, не знаешь там одного парня по имени Фрэнк?
— Это тот, кто тебе сделал ребенка? Нет, не знаю.
— Мы учились с ним. Он… — Пи Джей помялась. — Он меня бросил. Вот и пришлось вернуться домой к отцу с матерью. А там один старый знакомый посоветовал нам поехать сюда. Сказал, что пансионат только открывается.
А ты как нашла это место?
— Через друга моей подруги. Он делает аборты.
Пи Джей от удивления открыла рот.
— Ты что, собиралась делать аборт?!
«О Господи, — подумала Джинни. — Сейчас эта дурочка упадет в обморок от ужаса».
— Ну да. А потом все-таки послала его на фиг.
Пи Джей перевела разговор на другую тему:
— А теперь поведай свою печальную историю.
— Какую?
— Ну ты тоже беременная? Кто отец твоего ребенка?
Джинни так и подпрыгнула.
— А тебе что за дело? Что ты пристаешь со своими кретинскими вопросами? — выпалила она. — Если хочешь знать, я вообще девушка, а сюда приехала просто набираться опыта.
И, раскрыв чемодан, достала оттуда блок «Ньюпорта» и бутылку виски. Отхлебнула прямо из горлышка и распечатала пачку сигарет. Оглядела сияющую девственной чистотой комнатку и сердито буркнула:
— Неужели в этом кефирном заведении не найдется ни единой пепельницы?
Глава шестая
За ужином они сидели за столом из красного дерева впятером. Джесс старалась вовлечь остальных в светскую беседу. Поскольку она приехала в Ларчвуд первой, ей казалось, что она обязана выступить в роли хозяйки. Здесь ей нравилось больше, чем в школьном пансионате. Там ей всегда было трудно общаться с одноклассницами — девицы были высокого мнения о себе, понимая, что в будущем они попадут в элиту общества. Здесь же девушки были совсем другие. Во главе стола восседала мисс Тейлор. Джесс и Сьюзен сидели по одну сторону стола, две новенькие, Пи Джей и Джинни, — по другую. Джесс трудно было найти тему для разговора, но она старалась. Пи Джей произвела на нее впечатление довольно общительной особы, а вот Джинни… К Джинни, пожалуй, и не подступишься, решила Джесс. Во время ужина она словом не обмолвилась.
Сидела да ерзала ногами под столом с такой силой, что, казалось, весь пол ходил ходуном. Джесс это раздражало, и она хотела было попросить ее сидеть спокойно, но передумала. В конце концов, может, Джинни просто нервничает.
Как-никак это ее первый день в Ларчвуде. Впрочем, все они чувствуют себя неловко.
— Сегодня суббота, — заметила Джесс. — Можно пойти в кино. Хотите?
Больше всего она ненавидела в Ларчвуде вечера. Что может быть ужаснее одиночества в темноте!
— Я не против, — сказала Пи Джей.
— А я пойду почитаю, — сказала Сьюзен. — И десерт, пожалуй, есть не буду.
И она встала.
— Вечно ты что-то читаешь! — бросила ей вдогонку Джесс.
— Кто много читает, тот много знает, — отрезала та и вышла из комнаты.
— Я тоже с вами пойду, — проговорила Джинни.
— Что?
Джесс глянула на сидевшую с неприступным видом новенькую.
— Я тоже пойду. Дня еще не пробыла здесь, а уже сыта этим богоугодным заведением по горло!
Поп Хайнс подвез их к кинотеатру.
— Кино закончится в девять. Не могли бы вы забрать нас в десять часов? После сеанса мы посидим немного у «Петси».
«Петси» — небольшое кафе рядом с кинотеатром.
— Ну конечно! Желаю хорошо провести время.
Хмыкнув, Поп отправился обратно.
Девушки встали в очередь за билетами за двумя юными парами, которые держались за руки и беспрестанно хохотали. Джесс не сводила с них глаз. Вдруг одна из девиц потянулась к своему парню и, не стесняясь, поцеловала его прямо в губы. Он, в свою очередь, погладил ее ниже спины. Она тихонько застонала. Любовники, решила Джесс, невооруженным глазом видно. И они с Ричардом… При воспоминании о нем у Джесс заныло сердце.
Ричард… Сын мелкого торговца автомобилями и школьной учительницы, парень, который, по мнению отца, в подметки не годился дочери самого Уоррена Бейтса. Джесс взглянула на Пи Джей, потом на Джинни. Они не отрывали глаз от юной четы.
— Мне что-то расхотелось идти в кино, — заявила Джинни. — Этот фильм я видела три раза.
— Можно сразу пойти в кафе, — предложила Джесс. — Ну его, это кино.
— Отлично, — подхватила Пи Джей. — Так и сделаем!
Они вошли в кафе. Напротив входной двери располагалась длинная стойка, перед которой стояли в ряд высокие табуреты на металлических ножках с мягкими сиденьями. Два из них были заняты. На них сидели мужчина и маленький мальчик. Мужчина потягивал кофе, а мальчик ковырял ложкой банановый мусс, который попадал не столько в рот, сколько на рубашку. Кроме них, посетителей не было. За стойкой стояла барменша в розовом кокетливом форменном платьице, подчеркивавшем все ее прелести.
— Добрый вечер, дамы, — проговорила она. — Что будем заказывать?
Джесс взглянула в длинное, во всю стену зеркало за спиной у барменши. Молния на платье расстегнута, из нее выглядывает комбинация. Соломенные волосы торчат из порванной сетки во все стороны.
— Мне, пожалуйста, кофе с сахаром, — попросила Джесс. — И отнесите вон за тот столик.
— Мне тоже, — сказала Пи Джей.
— А мне кока-колу. Только безо льда, — подала голос Джинни.
Джесс подвела их к железному столику, и все трое сели на допотопные стулья. Когда им принесли заказы, Джинни снова принялась сучить ногами под столом. Столик затрясся. Джесс придержала его рукой.
— Ну и как вам эта сука? — начала Джинни светскую беседу.
— Ты имеешь в виду мисс Тейлор? — не поняла Джесс.
Она пристально поглядела на Джинни. Под ярким потолочным светом на ее лице были видны многочисленные прыщики, щедро, но неряшливо замазанные крем-пудрой.
— Да нет, эту каланчу, хиппи долгогривую.
— Ах, Сьюзен…
Джесс и сама еще не определила своего отношения к Сьюзен. С одной стороны, она любила поговорить — если вообще открывала рот — о любви, мире во всем мире и переустройстве общества, а с другой — сама ни к одному из обитателей Ларчвуда подобной любви не испытывала.
Она оставалась вещью в себе — холодная и неприступная, словно злилась на весь белый свет за то, что приходится находиться в подобном заведении.
