Тина Сескис - Шаг за край
— Перестань, детка, я за тобой пригляжу, все будет как надо. — Потом становится рядом и принимается что–то делать на бачке за моей спиной. — Попробуй вот это, детка, это точно поможет, честно.
Я, шатаясь, усаживаюсь коленями на сиденье туалета и тупо разглядываю длинную прямую полоску. Знаю, что это такое, но не желаю признать это. Мне уже когда–то предлагали, еще в университете, но меня никогда к этому не тянуло, ни в малейшей мере. Смутно чувствую на себе серебристое платье–рубашку, открытое почти до пупка, чувствую босые ноги на полу кабинки, теперь еще более мерзко мокром, длинные волосы опутывают меня со всех сторон, и я лишь одного хочу: отправиться домой, в своей настоящий дом, к Бену и Чарли, и… и что? Я так устала. Отвожу назад волосы, беру скатанную в трубку бумажку у Ангел, моей подруги, моей спасительницы, я же могу ей верить? Глаза у меня поникают, вновь предвещая беспамятство, и Ангел трясет меня, на этот раз посильнее. Не знаю, что делать. Просто хочу, чтобы все прекратилось. Если б только я могла прямо тут улечься спать, но, похоже, не могу. Так что кончается все тем, что я склоняюсь вперед, признавая поражение, следуя принятому решению, и вступаю в новый этап моей очень странной и, что печально, совершенно недостойной жизни.
Часть вторая
22
Двери широко открываются, и людское половодье сходит на нет, а потом накатывает волна еще более жалких, напирает сильно, заполняя все имеющиеся щели и выемки, катит мимо меня, трется о мое великолепно пошитое бежевое шерстяное пальто. Сегодня утром я вышла из квартиры пораньше, и «труба» забита народом куда больше, чем мне привычно. Стою среди своих попутчиков–пассажиров, передвигаясь вместе с вагоном и людскими толпами из западной части города в центр. Никто особо меня не замечает, я просто одна из толпы, молодая женщина в шитых на заказ туфлях на гвоздиках и с брешью там, где когда–то находилась душа. Вчера я прошлась за «покупками», Ангел сказала, что я должна себя баловать, — и вот у меня новенький шелковый шарфик, грациозно перекинутый вокруг шеи. В подземке тепло и уютно, невзирая на обилие чужаков с дурным запахом изо рта, невзирая на то что приходится стоять: тут, под землей, становится приятно после студеного в майское утро, пронизывающего ветра там, наверху.
Я решительно настроена оставаться нынче в хорошем настроении, пусть меня толкают и пинают, пусть сегодня и понедельник. Это мой первый день на работе после повышения, так что долг обязывает меня быть жизнерадостной. За девять коротких месяцев работы в КСГХ я быстро перескочила со ступеньки временно нанятой на подмену на ступеньку постоянной сотрудницы приемной (прежняя так и не возвратилась с турецкого курорта, очевидно, влюбилась в какого–нибудь турецкого солдата), затем на ступень управляющей делами (место мило освободила Полли, упорхнувшая в конкурирующее агентство), затем поднялась до консультанта по работе с клиентами, а теперь я — управляющий счетом! Даже я поражена скоростью своего продвижения. Еще в июле прошлого года я бы решила, что управляющий счетом ведет гроссбух, а не контролирует процесс создания серии из 96 плакатов и грабительских телевизионных реклам. Частично, полагаю, причина в том, что я взрослее и когда–то работала адвокатом (о чем ни одна живая душа не знает, само собой), так что солидности у меня чуть–чуть больше, чем у других консультантов… впрочем, нельзя, очевидно, сбрасывать со счетов и того, что я любимая «кошечка» Саймона. Знаю, что народ в агентстве болтает об этом; наверное, думают, что я сплю с ним. Я всерьез подумывала о том, чтобы пойти на такое, — это правда. Возможно, и пошла бы — в иных обстоятельствах: в конце концов я и впрямь считаю его привлекательным, я ничем не обязана его бессердечной жене, — однако я не могу, несмотря на все, что уже успела натворить, пересилить себя и улечься в постель с кем бы то ни было, кроме Бена. Не знаю почему (ведь я столько раз до того напивалась или «улетала», что вполне могла оказаться в постели с каким–нибудь незнакомцем или грязно совокупиться среди вони туалетов клуба), только то была одна область моей жизни, в которой я сохраняла какие–то нормы и вовсе не собиралась их менять.
На следующей остановке нахлынуло еще больше народу и никто не вышел, так что места не стало вовсе. Ничего приятного уже нет, сплошной ужас и давка, меня притискивает (слишком уж близко!) к этим случайным незнакомцам. По счастью, ехать надо всего по одной линии, без пересадок, прямо от Шепердз — Буш, так что еще всего три остановки — и я выхожу.
Квартира, которую мы с Ангел снимаем, несравнимо лучше Дворца на Финсбери — Парк. Платим мы каждый месяц порядком больше, зато у нас свежепобеленная переделанная квартира в большой викторианской вилле. Теперь у нас есть гостиная, опрятная кухня (никаких сомнительных бобов, никакой вони от готовки на бразильский лад) и ванная комната с новым оборудованием, совершенно лишенная цветущей плесени и липких занавесок в душевой. Потому–то мы ее и сняли, что в ней опрятно, ничто не беспокоит, она — прямая противоположность нашему прежнему дому, к тому же и от «трубы» близко, удобно. Наконец–то у меня нет надобности в шлепанцах, а все мои туалетные принадлежности аккуратно сложены в зеркальном шкафчике над умывальником, их больше не приходится таскать с места на место в помывочной сумке. Мы с Ангел счастливы — каждая на свой лад. Она по–прежнему работает в казино и ведет греховную вывернутую наизнанку жизнь, по–прежнему помногу ворует в магазинах, сильно пристрастилась к наркотикам, но тут опять: в нынешние времена я от нее недалеко отстаю. Я на миллион миль ушла от той девочки, какой когда–то была: может, уходы в «улет» единственное, что помогает мне как–то держаться с тех самых пор, как испарился адреналин той первой мучительной недели. Чуднó, но теперь я, похоже, совсем уподобилась своей сестре–близняшке, какой та стала в последнее время, наверное, дурное поведение засело и в моих генах. Просто раньше я совсем не понимала того, о чем она давным–давно знала: как наркотики и спиртное способны вогнать тебя в оцепенение.
Причину моего воровства постичь труднее. Тут дело не просто в том, чтобы за Ангел угнаться, хотя, если быть честной, и в этом тоже, тут есть и большее: в тот самый миг, когда я беру что–нибудь, это хоть как–то избавляет от некой пустоты, наполняет меня мукой мелкой кражи, помогает в тот момент поквитаться за мою утрату. И пусть после этого я сама себе противна: бог мой, я ж когда–то адвокатом была, — мне ни разу не становилось настолько стыдно, чтобы отнести вещи обратно. Ирония заключается в том, что частично как раз благодаря моим новым порокам у меня на работе дела и пошли успешно: стоило мне начать одеваться как следует, устраивать маленькие попойки после работы, тайком бегать в туалет за спинами клиентов — это сразу придало мне лоска и шика, остроумие мое отточилось, почти как у Кэролайн, но без ее ненависти. Странно, если честно, но ныне люди считают меня гламурной, забавницей даже. В прежней моей жизни я была наделена тихой уверенностью, непримечательной миловидностью, легкостью в общении, зато теперь я насыщена энергией так, что искры сыплются, я ухоженна и соблазнительна. И хотя в душе я сознаю, что слишком перебираю с наркотиками и краду слишком много одежды, все равно убеждаю себя, что пока все в норме, все это часть процесса, часть забвения. Вечно я этого делать не буду.
