Марина Порошина - Весенний марафон
У двери ее кабинета Катерину ждала женщина, которую Катерина мгновенно узнала. Она жила в соседнем доме, построенном для сотрудников издательства и типографии, они изредка сталкивались в магазине или на автобусной остановке. Но женщина ее не узнала, и Катерина не стала навязываться с дружеским общением. Женщина сухо поздоровалась и протянула объявление, написанное на половинке тетрадного листка в клеточку: «Познакомлюсь с одиноким непьющим мужчиной. Писать до востребования, предъявителю паспорта…»
– Такое объявление мы вряд ли опубликуем, – сказала Катерина. – Давайте я вам помогу составить его более… привлекательно. Напишем о вас несколько слов, о том, какого именно мужчину вы хотите встретить – возраст, образование, характер… – Она сделала паузу, но женщина смотрела на нее без всякой симпатии и не думала благодарить за неформальный подход к письмам трудящихся. – Вам придет больше писем.
– Мне все равно.
– Что все равно? – удивилась Катерина.
– Все равно, какой мужчина.
– Этого не может быть… – мягко начала Катерина.
Но женщина ее перебила:
– Мне не нужен никакой мужчина. Они все одинаковые.
– Тогда, простите, зачем? – заупрямилась Катерина. – У нас много писем, люди долго ждут своей очереди…
– Я хочу родить ребенка. Сына, – проронила женщина, не глядя на Катерину.
– А если будет девочка? – улыбнулась она, пытаясь несколько разрядить обстановку.
– Тогда я сделаю аборт. – Гостья взглянула на Катерину твердо и без тени улыбки.
– Но почему? – почти против своей воли спросила Катерина, глядя на нее снизу вверх, потому что сесть посетительница отказалась.
– Мне нужен сын, потому что я выращу из него настоящего мужчину. Такого, какой мне нужен. И вас это не касается. Вы обязаны дать мое объявление. Я работаю в типографии, и если вы мне откажете – обращусь к вашему руководству.
– Я дам, – неожиданно разозлилась Катерина. – Причем слово в слово. Только вы должны его написать не на клочке бумажки, а на купоне, который помещен в конце каждой рубрики, у нас такой порядок и он касается всех, даже тех, кто работает в типографии. Принесете в нормальном виде – и напечатаем. Только у нас очередь. На месяц вперед! Даже на два. Всего доброго.
И она демонстративно отвернулась к компьютеру, с места в карьер изобразив неудержимый творческий процесс. Женщина вышла молча, не попрощавшись, крепко прихлопнув за собой дверь. Катерина несколько секунд с неприязнью, как на живое существо, смотрела на лежавший на столе листок в клеточку с крупными четкими буквами, а потом встала и принялась рыться в шкафу, на верхней полке. Наконец извлекла оттуда папку с надписью «Всякое разное», куда складывала всевозможные записи и бумажки, которые вроде бы не нужны, но могут пригодиться, высыпала содержимое папки на стол и принялась рыться в куче разномастных бумажек. В конце концов она нашла то, что искала, – несколько листков, второпях исписанных разными ручками. Положила листочки перед собой и стала читать, с превеликим трудом разбирая собственноручные каракули.
Записи относились к тем порам, когда их дом был еще новостройкой, и прелести квартирной телефонизации его еще не коснулись. Сотовые тогда были тоже еще не в ходу, а на первом этаже был установлен бесплатный телефон-автомат. И по вечерам в тапочках на босу ногу и в наспех накинутых пальто (от окна, небрежно забитого фанерой, немилосердно дуло) здесь собирались обитатели дома, чтобы подытожить дела и проблемы, накопившиеся за день. Здесь каждый, как студент театрального института, учился сужать круг внимания и ощущать публичное одиночество, потому что длинная скучающая очередь скрашивала вынужденный досуг молчаливым и заинтересованным участием в твоем разговоре. Да и не захочешь – все равно услышишь, потому что гулкое эхо услужливо транслировало текст на весь холл и лестничный пролет в придачу.
Именно там Катерина увидела в первый раз эту женщину. Кажется, был октябрь или даже ноябрь, потому что она зябко куталась в какую-то шубейку из искусственного меха. Придя домой, Катерина по привычке фиксировать услышанное – на всякий случай, а вдруг пригодится – записала ее монолог. Потом уже, несколько месяцев спустя, приписала «№ 1» и обвела зеленым маркером, потому что появились монологи «№ 2», «№ 3» и «№ 4».
«№ 1. Осень».
– Привет. Это я. Я не поняла. В доме все перевернуто, эта записка дурацкая. Что за шутки? Куда ушел? Да не смеши меня. Ну мало ли, что я сказала. Я женщина, имею право. А если ты человек, если ты мужчина, ты должен понять, должен прийти и извиниться… За то самое… Мне извиняться?! Ну ты даешь! Учти, сегодня я еще подумаю, а завтра ты на коленях приползешь, а я не пущу. Ты нужен своей сестре как собаке пятая нога. У нее своя семья тоже идиот на идиоте. Приперся с чемоданчиком! Тьфу, позорище! В общем, подумай, не смеши людей. Я не прощаюсь.
Возле «№ 2» было написано – «зима». И «она торопится, почти не делая пауз».
– Нет, это не я дура, это ты дурак. И если ты не сделаешь то, что должен сделать, я заставлю тебя… Ошибаешься! Я напишу твоей матери, пусть приедет и тоже нервы из-за тебя мотает, как я. Я позвоню тебе на работу. И скажу… Да-да, не думай. А откуда они знают? Будут смеяться за спиной и на тебя пальцем показывать, я твоих знаю. Все равно будет по-моему.
«№ 3. Конец зимы, она нервничает, сбивается, не сразу набирает номер».
– Это я. Я тебя видела с этой… Такое убожество! Нашел себе – ни рожи, ни кожи, Господи… Нет, мое дело! Повестку я твою выкинула, хрен тебе, а не повестка. Так и скажи своей сучке. Зачем ты ей нужен, голодранец?! Вцепилась! Я… (Разговор обрывается, она набирает номер еще раз, но на том конце не берут трубку. Очередь возмущается. Она уходит в конец и занимает очередь снова.)
«№ 4. Уже лето, народу мало».
– Это я. Ты слушаешь? Ты должен был сказать правду, если ты мужчина. Я давала тебе шанс, но ты им не воспользовался. Ты слушаешь? Схватился за первую попавшуюся женщину, а я была уверена, что ты хочешь быть со мной. Ты слушаешь? Я не привыкла говорить попусту. Я ни за что не признаю эту бабушку твоей женой, даже если сочетаешься с ней узами брака. Ты слушаешь? Алло?! Ты слушаешь? (Молча кладет трубку.)
Больше на листочках из блокнота ничего не было, но Катерина помнила, что еще пару раз она сталкивалась с этой женщиной у телефона, но теперь, всякий раз, когда она, правда, уже не так напористо, говорила в трубку «Это я…» – разговор обрывался, и она уходила, шаркая тапками со смятыми задниками. А потом телефон сломался и вообще исчез, появились сотовые, а поблизости сдали новую АТС, и до квартирных телефонов дело дошло.
