Георгий Ланской - Звезда второго плана
– Но… – начала было Марина, а потом, представив реакцию Алексея, стиснула зубы и решительно сказала:
– Ладно, оформляйте ложный вызов.
– Вы хорошо подумали? – тихо спросил Сергей.
– Да, – мрачно кивнула она.
В конце концов, маньяк во дворе не казался худшим из зол по сравнению с тем, что придется вытерпеть от Залевского!
Под ложечкой заныло, словно туда угодил грубый мужской кулак…
Сергей снова вздохнул.
Она уже перестала считать его вздохи.
Разноцветные глаза манили какой-то неземной красотой…
– Хорошо, – неохотно сказал он. – Я не буду оформлять это как ложный вызов. Разыщу оперов, что работали с вами в отделении, с врачами поговорю. Больницу-то помните?
Больницу Марина помнила хорошо, вспомнила и толстенького эксперта-криминалиста, вколовшего ей успокоительное. Услышав о нем, Сергей обрадовался:
– Ну, теперь полегче будет, я вроде понял, о ком вы… А где вас можно послушать?
– Что?
– Ну, выступаете вы где? Я бы послушал, интересно… Может, у вас есть диск?
Марина на миг растерялась.
Диск?
Откуда…
Только промо, который показывала на студиях, но это же несерьезно.
– Знаете, я так замоталась, что совершенно позабыла захватить с собой диски. То есть они у Леши в машине, но он уехал на ней… А концерты… Ну, в Москве сейчас я не пою, уезжаю на гастроли в… Париж, а оттуда в Монте-Карло… Но я вам позвоню, как только вернусь, обещаю. И приглашу на свой концерт!
– Я буду ждать, – серьезно сказал Сергей, а глаза смеялись.
Тот, который был с тремя коричневыми лучиками – сочувственно, а наполовину карий – издевательски.Вечеринка была что надо.
Зал сверкал сотнями лампочек, вышколенные официанты таскали шампанское на сверкающих подносах, а вокруг, словно муравьи, сновали знаменитости. Еще пару месяцев назад Марина отдала бы многое, чтобы просто попасть сюда, пусть незваной гостьей, вроде лжегенерала Папагатто из старого фильма, умудрявшегося под шумок таскать со столов деликатесы и прятать их в рукава.
Сегодня она улыбалась фальшивой стеклянной улыбкой и мечтала сбежать, прежде чем ее прилюдно стошнит…
Несмотря на то, что они прибыли всего полчаса назад, Залевский был изрядно пьян. Он где-то пропадал два дня, на звонки не отвечал, а войдя в дом, многозначительно посмотрел на ее живот и сурово спросил:– Готово дело?
Она кивнула, и тогда красавец-киногерой расплылся в благодушной улыбке. Вспомнив муниципальную больничку, толстую врачиху, которая обозвала ее шалавой, укол в вену и странную, ноющую боль внутри, Марина почувствовала, что она ненавидит этого бесконечно чужого мужчину, с которым жила под одной крышей.
Врач смотрела на нее с презрением.
Марина подумала, что это, наверное, профессиональное. Мамина подруга, врач-гинеколог, тоже презирала всех, кто решался на аборт. Отходя от наркоза, Марина смотрела в потолок, ослепительно белый, как будто светившийся, и думала: когда-нибудь у меня будут дети…
Она так долго вынашивала в себе саму идею материнства, что почти поверила в счастливую семью с Алексеем. Дома, когда она еще ощущала остаточный эффект наркоза, Марина с удивлением поняла, что ее волнует отнюдь не факт убийства ребенка. Ей мерещился презрительный взгляд докторов, а еще крах мечты, которую она так старательно строила кирпичик за кирпичиком. Под вечер заявился Залевский, узнал про аборт и, повеселев, потащил ее на прием.
Марина долго думала, рассказать ему о нападении маньяка или нет, но потом решила, что не стоит.
Теперь она долго высматривала из окна потенциальных обидчиков, а выходя из дома, всегда была готова юркнуть назад, за спасительную дверь. Но мужчина с раскосыми глазами не появился.
В шикарном клубе чествовали героев кинопремьеры. Успех картины был оглушительным. Сперва селебрити поприсутствовали на показе, а потом, после нескольких вялых интервью, отправились кутить в центр.
Разглядывая толпу, Марина чувствовала себя неудачницей.
Вроде бы до приема успела сделать вполне пристойную прическу, нацепила маленькое черное платье от «Шанель», туфли на тоненьких шпильках… и все равно она не вписывалась в эту бурлящую людскую массу.
«Вся разница в том, что они здесь – у себя дома, – раздраженно подумала она. – Не сами личности, так с кем-то. А я – никто, лимита, хотя и приперлась сюда со звездой. Только для звезды я никто. Он меня вышвырнет, как драную тряпку, и найдет другую, о которую будет вытирать ноги».
Осознавать это было горько.
Марина прихватила с подноса бокал с шампанским и осторожно отхлебнула. Пузырьки ударили в нос, а в пустом желудке как будто разорвалась крошечная бомба.
Антон пришел на прием вместе с Ленкой, и уж она-то точно не чувствовала себя чужой.
Столкнувшись с Залевским, Антон неискренне улыбнулся и пожал тому руку, а Ленка, вздернув брови, послала Марине немой вопрос: мол, как оно?
Марина неопределенно пожала плечами.
Ленка сочувственно кивнула и упорхнула куда-то в глубь зала.
– Это кто такая? – спросил Алексей.
– Кто?
– Ну, с Черницыным. Что за девица?
– Лена. Подруга моя. А что?
– Ничего, – невнятно пробурчал Алексей. – Видел недавно и не могу вспомнить где.
– Вряд ли ты ее видел, – возразила Марина. – Разве что вместе с Антоном на каком-нибудь приеме.
– Может быть. Но кажется, что я ее в кино видел. Она актриса?
– Нет, студентка. И даже не ВГИКа. По-моему, там что-то с менеджментом связано…
Залевский потерял интерес к Лене и бросился обниматься с каким-то пузатым кавказцем со светившейся плешью.
Кавказец тискал Алексея в объятиях, между делом оглядывая Марину цепким масленым взглядом. Она стояла и загадочно улыбалась, держа бокал на отлете, кокетливо отставив ножку…
Залевский посмотрел на спутницу с неудовольствием и скривился.
Село Большое Дышло!
Стоит, как шлюха на трассе, зубы сушит и наверняка считает себя загадочной и утонченной, хотя на самом деле выглядит довольно глупо. Подавив раздражение, он радостно улыбнулся старому знакомому.
– Леша, дарагой, савсэм забыл старика, – ехидничал кавказец и погрозил Залевскому толстым пальцем-сарделькой. На сардельке сверкала золотая печатка.
Алексей помнил – носить печатку на указательном пальце его приятель считал особенным шиком. Печатка была довольно вульгарной, в переплетении цепочек, лучей и бриллиантов. Залевский вспомнил, что в лихие девяностые его друг использовал этот аксессуар как кастет. Массивное украшение помогло владельцу проломить не один череп.
– Да разве тебя забудешь, Ашот, – скалился Залевский. – Как сам, как дети?
– Ох, беда с ними, – вздохнул Ашот так, что его объемистый живот поднялся вверх, как волна на картине Айвазовского, а потом опал так, что, казалось, выльется на пол. – Савсэм большие стали, отца не слушают. Дочку замуж буду отдавать, а то от рук отобьется.
