Сахар на обветренных губах (СИ) - Кит Тата

— Мышь вонючая! Крыса! — кричала Милана.

Она билась в руках Колесникова, как рыба, выброшенная на лёд. Я же стояла и спокойно смотрела на неё. С улыбкой. Не скаля зубы, а просто мило улыбаясь психопатке губами, и, кажется, это распаляло её только сильнее.

Вадим же выглядел совершенно потерянным. Он смотрел, то на меня, то на Одинцова, то на сумасшедшую в своих руках.

— Успокойся, твою мать! — рявкнул он, наконец, и эти слова мгновенно подействовали на Милану.

Как по щелчку пальцев гипнолога она заткнулась и перестала биться в руках парня. А затем ей понадобилось меньше секунды, чтобы выражение её лица с яростного сменилось на жалобно-плачущее, и по щекам её потекли реки слёз.

Обмякнув в руках Вадима, она как ласковая кошка начала к нему жаться. Вадим позволил ей извернуться и обнять себя. Но при этом с недоумением продолжал смотреть на меня, пытаясь понять, какого хрена здесь только что произошло.

Ревность, Вадик. Обыкновенная бабская ревность. Истеричная и иррациональная.

Я повернула лицо, чтобы посмотреть в глаза держащему меня Одинцову, и увидела лишь спокойствие и уверенность в нём. Сразу видно, кто здесь взрослый и кому не нужно ничего объяснять. Он всё сам прекрасно понял и теперь просто ждёт, когда эта хрень закончится.

— Эта тварь… — начала вдруг громко всхлипывать Милана, явно имея в виду меня. — …вырвала мне клок волос!

— Может, расскажешь, кто это начал? — предложила я, вместе с тем ощутив, как рука на моей талии вновь напряглась. Не волнуйтесь, Константин Михайлович, я не кусаюсь. — Или видео посмотрим? Показывай, — поманила к себе рукой снимающую драку подружку Миланы.

Подружка растерялась, не зная, что ей делать.

— Телефон, — потребовал Колесников, вытянув одну руку, пока второй ни то обнимал, ни то придерживал Милану.

Сомневаясь, делать или нет, подружка отдала ему телефон. Его тут же перехватила Милана и начала быстро бегать по экрану наманикюренными пальчиками, к которым прилипла грязь.

Одинцов за моей спиной ощутимо хмыкнул. Короткое движение его груди я почувствовала, как своё собственное. Вновь посмотрела на него и проследила за тем, куда он кивнул, поймав мой взгляд.

На углу универа висела камера, направленная ровно на нас. Улыбка снова коснулась моих губ.

Ни то, чтобы я боялась чьих-то слов. За себя я знаю, что я всего лишь защищалась. Просто не хочется потом копаться в тонне дерьма, чтобы найти в нём зерно правды, на которое, конечно же, щедро навалят. Уже по тому, как она ноет на плече Колесникова, понятно, что виноватой она себя не считает. Наоборот, она старательно выставляет себя жертвой.

— Идём, — Одинцов мягко потянул меня за собой, теперь аккуратно придерживая за талию. Наклонился, поднял мой рюкзак со смеси грязи и снега, и повёл в сторону преподавательской парковки. Поняв, что я хромаю на левую ногу, отпустил мою талию и подставил локоть, за который я, с секунду подумав, взялась. — Что-то кроме ноги болит? — спросил он, словно между делом.

— Пока ничего не болит.

— Понял. Адреналин, — доведя меня до своей машины, он открыл её. Бросил мой рюкзак на заднее сиденье и открыл для меня переднюю пассажирскую. — Садись и жди меня.

— Я не сяду, — воспротивилась я, качнув головой.

— Алёна, — устало вздохнул мужчина в сером пальто и голубой рубашке.

— Я грязная, — опередила я его возможные речи о моей скромности или страхе перед ним.

Я действительно сейчас была грязная. В мокром снегу меня просто изговняли со всех сторон.

— Сними куртку и садись.

— Не буду.

— Значит, садись так. И жди меня, — он вложил мне в ладонь ключи от машины. — Дам своим задание и вернусь.

Я не успела даже возразить ничего. Только иступлено открыла рот и наблюдала за тем, как Одинцов быстрыми широкими шагами уже поднимался по крыльцу универа.

Покрутила в грязной руке со следами крови ключ. С секунду подумав, всё же сняла с себя грязную куртку, грязь с которой, казалось, уже капала на темно-серый асфальт. Завернула её так, чтобы чистая внутренняя сторона оказалась снаружи, и аккуратно села в машину на переднее пассажирское, положив свернутую куртку на колени.

Морщась от легкой пощипывающей боли, осмотрела свои руки. Небольшие царапины и ссадины. Не совсем понятно, сделаны они острым льдом или меня поцарапала стерва. Но кожу шеи она мне точно повредила.

— Чёрт! — выругалась я, глянув на себя в зеркало в козырьке машины. — Только всё проходить начало…

Ещё неделя водолазок. Минимум.

Порез на правой руке тоже о себе напомнил. Второй день ему на дают нормально зарубцеваться.

Любая другая, возможно, на моём месте уже плакала бы и захлебывалась слезами, но мне всё это уже казалось какой-то рутиной. Обработаю и дальше пойду. Всё это отлично заживает за неделю.

А, может, нужно давать волю эмоциям? Хоть иногда. Поплакать, немного поистерить… Быть такой же свободной в этом плане, как Милана.

Через лобовое я видела, как она стояла перед Колесниковым с опущенной головой. Её плечи содрогались от частых всхлипов, а сама она периодически кивала тому, что ей говорил Вадим. Иногда она тянула к нему руки, снова пытаясь повиснуть на его шее, но каждый раз он пресекал её попытки и выглядел при этом очень злым.

Подружки её предпочли отойти подальше и ждали на верхней ступеньке крыльца универа.

Что-то сказав ей напоследок, явно не самое доброе, он поймал мой взгляд через лобовое и подошёл к машине. Открыл дверцу, закинул лямки своего рюкзака на оба плеча и присел рядом с машиной на корточки.

На меня он смотрел без злости и даже не пытался отчитать. Открыл бардачок машины Одинцова, как свой, и начал в нём рыться.

— Ты что делаешь? — испугалась я и с опаской посмотрела на крыльцо, боясь, что препод может увидеть.

— Аптечку ищу. У тебя кровь, — сосредоточенно произнес Вадим.

— У Миланы тоже, — хмыкнула я. — Иди ей помоги.

Вадим проигнорировал мои слова и нервно хлопнул крышкой бардачка, не найдя аптечки. Заглянул в мои глаза и его лицо сделалось виноватым.

— Прости, Алён. Я думал, мы с ней всё решили… Хрень какая-то получилась.

— Ты думал… — повторила я его слова, невесело хохотнув. Покачала головой, а затем вновь посмотрела в его темные глаза. — Слушай, Вадим, мне и своих проблем хватает. Связываться ещё и с этим… — кивнула я на Милану, которая побитой собакой шла к своим подругам. — …я не хочу.

— Я понимаю, Алён. Дай мне время, и я всё решу.

— И пока решаешь, держись от меня подальше. Хорошо? Я тебе говорила, что воло́с у меня осталось только на одну драку? Так вот, она только что случилась. Больше я в это не полезу.

Колесников смотрел мне в глаза, будто собирался сказать ещё что-то. Но открылась водительская дверь, машина просела под тяжестью тела Одинцова, который сел за руль. Он спокойно посмотрел на меня, а затем вопросительно на Колесникова.

Борьба их взглядов подзатянулась.

— Колесников, тебе на пары не пора? — первым нарушил молчание препод.

Вадим выпрямился, прочистил горло и, снова заглянув мне в глаза, произнёс:

— Я напишу тебе вечером. Или приеду.

— Не надо. Ни того, ни другого. И закрой, пожалуйста, дверь. Мне холодно.

С секунду зависнув, Вадим, наконец, отошёл и закрыл дверь машины. Одинцов взял ключи от своей машины, которые я оставила на панели, и завёл двигатель. Выехал с парковки и влился в городской поток.

— И куда вы меня везёте?

— К себе, — бросил он сухо, не посмотрев в мою сторону.

Глава 27

До дома, в котором находилась квартира Одинцова, мы доехали очень быстро.

Наверное, быстрее было бы дойти пешком, чем кружить по улицам, где разрешено автомобильное движение.

Константин Михайлович припарковал машину, заглушил двигатель и первым вышел из машины. Сначала забрал с заднего сиденья мой рюкзак, а затем открыл дверь для меня. Подал руку, которую я проигнорировала.