Предать нельзя Любить (СИ) - Коваль Лина
В коридоре появляется мужик лет пятидесяти, представляется лечащим врачом. Долго выясняет, кем именно мы приходимся пациентке Плевако, и удостоверившись, что перед ним отчим, начинает монотонно сыпать диагнозами и формулировками, которые тут же аккумулируются в моём воспалённом воображении.
Двухсторонняя пневмония уточняется...
Давление пониженное. Сердечный ритм в норме…
Степень поражения лёгких будет известна завтра. Пока полежит под кислородом.
Состояние пациентки стабилизировали, но всё может измениться…
– Она пришла в себя? – перебиваю врача.
– Пока нет, это нормально. Организм слабый, мы начали вводить сильнодействующие препараты, антибиотики. Нужно время, чтобы восстановиться.
– Можно к ней?
– В реанимацию доступ запрещён, – бескомпромиссно сообщает. – Пару дней продержим точно, там будем смотреть по динамике. График посещения после перевода в палату можете взять у постовой медсестры.
– Спасибо.
– Отправляйтесь домой, завтра тридцать первое число, день сумасшедший будет. Приезжать не нужно. Вечером позвоните мне, я сообщу результаты лечения.
Доктор просит Луневича подписать необходимые разрешения, а потом возвращается в реанимацию.
– Я поеду, – говорю, активно растирая лицо целой рукой. – Переоденусь, через несколько часов вернусь.
Виктор усмехается и медленно поднимается на ноги, держась за стену.
– Не мельтеши тут, Арсений, – по-отечески хватает меня под локоть. – Врачи работают, не надо им мешать. Ты лучше… пока она в реанимации, в Москву слетай. Одним днём управишься.
– Что там?
– Отца Аринкиного разыскал. Мой человек скатается только после праздников, тебе… я больше доверяю.
Глава 35. Арина.
Проснувшись, стараюсь не открывать глаза сразу… Уже по привычке. А когда слышу знакомые тяжёлые шаги и равномерное дыхание, собираю внутри все силы.
Опять явился.
Пятый день, с тех пор как я окончательно пришла в себя, делаю вид, что сплю, когда он здесь. Арсений, уверена, обо всём догадывается, но терпеливо ждёт.
Так и живём…
Я… просто не знаю, что ему сказать.
О чём разговаривать? Как начать? А главное, зачем?!
Люба, медсестра-сиделка, приставленная ко мне для круглосуточной помощи, призналась. Долинский, пока я находилась в реанимации, практически не покидал стен клиники.
Три дня… Кроме первых суток.
Я всё понимаю.
Новый год. Наверное, у него были планы… Может, даже связанные с его красивой девушкой.
Пить хочется невыносимо. В горле пересохло и тянет. Он вообще собирается уматывать? Злюсь, стискивая кулаки.
– Проснулась? – раздаётся в полной тишине бархатный голос. – Знаю, что не спишь. Не представляйся больше.
Тяжело вздыхаю и натянув повыше одеяло, размыкаю веки. В глаза тут же бьёт дневной свет, и я инстинктивно моргаю, растирая лицо, а следом уставляюсь на Долинского.
Арс удовлетворённо кивает и отдаляется к столу. Уверенным движением вскрывает упаковку с гранатовым соком и наполняет прозрачный стакан.
Заворожённо слежу за мужскими руками, осматриваю белую шерстяную водолазку и отлично сидящие на узких бёдрах синие джинсы.
Его волосы в беспорядке, а правая рука безупречно ровно перемотана белым бинтом.
Боже.
Почему даже здесь, в больничной палате надо быть таким невозмутимым? Будто весь мир у тебя в руках и ты им вертишь как хочешь.
Почему… даже когда я должна его ненавидеть... с жадностью улавливаю, как перекатываются стальные мышцы под водолазкой и напрягается широкая спина? Мне вообще должно быть всё равно.
И зачем он приезжает каждый день? Как на работу!
Если на первый ряд вопросов я ответить не могу, то крайний… Догадываюсь.
В голове осколочно, обрывками фраз и слов роятся воспоминания о нашем разговоре той ночью.
Мне было так плохо. Физическое состояние только усугубило моральное, и я позволила то, что даже в худшие жизненные моменты было запрещено.
Я жалела себя.
Жаловалась, что жить не хочу. Без него.
А Арсений?! Ну ясно же.
Ответственность за своих доверителей в его крови. Всё простит. Тоже из жалости?
А я… готова?!
Приблизившись, Долинский протягивает стакан и заводит левую руку чуть выше моей головы. Легко приподнимает изголовье кровати.
– Спасибо, – произношу хрипло, обхватывая тонкое стекло.
Выпиваю ровно половину. Светло-синие глаза пристально наблюдают до тех пор, пока я не вручаю стакан обратно.
Арс аккуратно отставляет его на стол и лениво выдвигает стул, возвращаясь к моей койке.
– Поговорим? – предлагает, усаживаясь рядом.
– Эээ… как там Елена Степановна? – спрашиваю, чуть отодвигаясь к противоположному краю.
В отличие от мужчины напротив, я выгляжу так, словно по мне стадо диких животных из мультфильма «Король Лев» пролетело. Глаза впали… кожа, как у покойника. Ладно, хоть голову вчера, с помощью Любаши, помыла. И чистую пижаму нашла.
Арсений иронично разглядывает моё лицо и будто бы предоставляя отсрочку, отвечает:
– Елена Степановна переживает. Заходил к ней вчера, сказал, что ты пришла в себя и идёшь на поправку. Она рада. Но... ты ведь и сама это знаешь?!
Киваю, закусывая губу. С его соседкой я созваниваюсь регулярно.
Скулы на загорелом лице немного напрягаются, Арсений упирает локти в колени и растерянно озирается.
– Ари… я…
– А погода как… – выпаливаю, отворачиваясь к окну. – Как... вообще?
– Погода, блд, – ругается он и тяжело вздыхает.
– Ага, – киваю.
– Как обычно зимой. Вчера было минус двадцать, сегодня чуть теплее. Снег не идёт. Ветер порывистый, – с каждым словом его голос становится всё резче и холоднее. – Атмосферное давление в миллиметрах ртутного столба назвать? Или обойдёмся без этого?
Гашу невольную улыбку. Чёртов умник!
– На ваше усмотрение, Арсений Рудольфович, – отвечаю ровно, отвлекаясь на стук.
Дверь в палату открывается и заглядывает Любаша. Подозрительно нас осматривая, неуверенно произносит:
– Я пока здесь… в коридорчике почитаю, хорошо?
– Конечно, – отзываюсь с тёплой улыбкой.
Девушка заговорщицки подмигивает и выходит, снова оставляя между нами хрустальную тишину.
Скучающе изучаю свои тонкие пальцы.
– Я поговорил с Виктором, – сообщает Арс хрипло. – Мы всё обсудили и утрясли неловкие моменты. Он подтверждает всё, что ты сказала.
– Прекрасно, – отзываюсь.
Виктор Андреевич каждый день навещает и радуется моему быстрому восстановлению. Здешний врач утверждает, что всё дело в молодом, здоровом организме. Ну, и конечно, курс лечения был назначен грамотно, пусть и не совсем вовремя.
– Арин, я сожалею… Обо всём. Последние дни много думал. Возможно, мы можем…
– Что? – впиваюсь в его глаза. – Что мы можем? Ты расстался со своей девушкой и теперь вновь свободен?
Он отчаянно качает головой и прикрывает лицо ладонями. А затем резко поднимается и направляется в сторону небольшой импровизированной кухни.
– Я привёз обед. Тебе надо поесть.
В груди нестерпимо бьётся и без того слабое сердце. Боль, затуманенная сильными препаратами, возвращается накатывающимися волнами. Она растёт внутри. Множится. Сбивает дыхание и снова заставляет всё вспомнить.
– Я хочу, чтобы ты ушёл, – произношу одними губами.
Голос хрипит, дрожит, путается. И дело вовсе не в подтверждённой двухсторонней пневмонии.
Арсений сначала будто не слышит.
Упрямо продолжает исследовать содержимое небольшого холодильника. А потом всё понимает. Его взгляд отрывается и медленно перетекает на меня.
Замирает.
Море в светло–синих глазах за секунду высыхает. Плечи, обтянутые тонкой шерстью, опускаются.
– Хочу. Чтобы. Ты. Ушёл.
Ещё раз выбиваю каждое слово.
Чтобы осознал.
Ничего не поменялось.
Есть в жизни такие поступки, у которых нет обратного действия.
Например, ворваться вихрем в судьбу незнакомого человека и обманывать его месяцами. Пусть и влюбившись.
