Мария Воронова - Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса (сборник)
Сделав над собой усилие, Юля вскочила с кушетки и улыбнулась сквозь невысохшие слезы:
– Прошу тебя, давай забудем эту ночь. Как будто ее не было.
Он опустил голову в ладони, вздохнул. Потом поднялся, коснулся ее плеча и быстро вышел из кабинета.
Вернувшись домой, Юля открыла холодильник. Обед, как говорится, блистал своим отсутствием. Но раз Филипп тренируется жить без нее, пусть потренируется жить и без обеда!
Она доплелась до спальни и рухнула в кровать.
Проснувшись около девяти вечера, она прислушалась к себе.
Саня… Она приняла за влюбленность уважение и признательность – то, чего не знала раньше. Наверное, если бы он не просто захотел переспать с ней, а предложил ей руку и сердце, она действительно полюбила бы его. Но он ведь не предложил…
Просто они оба пошли на поводу у стереотипа: раз мужчина и женщина нравятся друг другу, у них обязательно должен быть секс.
Вот и неправда.
А все-таки хорошо было в его руках! Будет что вспомнить в старости… Она воровато покосилась на закрытую дверь гостиной. Там сидел голодный и злой Рыбаков, и Юля вдруг поняла, что теперь, изменив мужу, стала лучше относиться к нему. Как говорится, на грех мастеров нет. Она ответила на измену изменой, и пошатнувшееся равновесие их брака восстановилось.
До этого случая Юля ничего не понимала в супружеской измене. Ей казалось, это ответственный акт, на который человек идет, взвесив все «за» и «против», четко понимая: «Я совершаю подлость по отношению к супругу». Однако она, целуясь с Дубикайтисом и позволяя ему себя раздевать, ничего подобного не думала. Просто следовала зову сердца, и все. Наверное, и у Филиппа все так же.
Вдруг почувствовав к нему острую нежность, Юля вбежала в гостиную. Рыбаков корпел над бумагами, она порывисто обняла его:
– Филипп!
Он мягко, но непреклонно отвел ее руки:
– Что тебе нужно?
– Давай мириться!
– Я не ссорился с тобой.
– Я серьезно…
– И я серьезно. Я предупредил тебя, что нам придется разойтись, если ты заберешь мое производство. Иди, Юля, не мешай. Мне нужно подготовить дела завода к сдаче.
– Ты все-таки увольняешься?
– Да, я же говорил.
– Филипп, не сходи с ума. Это же чистая формальность! Тебе же надо было, чтобы поставки древесины возобновились? Они возобновились! По-моему, прекрасный вариант для тебя.
– Юля, порядочный человек не выбирает прекрасный вариант. Он соблюдает кодекс чести, даже если для него это убийственно. Не буду скрывать, я очень люблю тебя, и мысль, что нам придется расстаться, разрывает мне сердце. Но иначе невозможно.
– Да почему «невозможно»?! – закричала Юля, из всей речи услышавшая только «я люблю тебя».
– Потому, что невозможно жить с женщиной, готовой обесчестить человека, фамилию которого она носит, – отрезал Филипп. – Я не виню тебя в происках твоего отца и не смею унижать тебя подозрениями, что вы с ним вместе провернули эту аферу. Я верю, что ты ничего не знала о его планах. Но в твоих силах было встать на мою сторону и потерпеть поражение вместе со мной, а не гнаться за этими деньгами!
– Но я не о деньгах думала, когда принимала решение!
– О чем тогда?
– О том, что нельзя меня запугивать! Нечего было угрожать мне разводом!
Филипп вздохнул:
– Детский сад какой-то! Но что бы тобой ни руководило, дело сделано. Выбора у меня нет.
Он встал и открыл шкаф.
– Что ты делаешь?
– У меня сейчас слишком напряженное время, чтобы я мог тратить силы на выяснение отношений с тобой. Поеду в гостиницу.
– Филипп!
– Буду очень признателен, если ты обойдешься без сцен.
Он быстро собрал сумку и уехал.
Дверь за ним захлопнулась глухо и безнадежно.
«Вот ты и брошенная жена», – сказала себе Юля, бессильно опустившись на кровать.
Прошло несколько дней. От Филиппа не было известий. Юля ходила словно автомат, пытаясь осознать, что Рыбаков навсегда исчез из ее жизни. А он был так нужен ей! Неужели она никогда больше не проснется рядом с ним от звонка будильника, а он не прижмет ее к себе: «Полежим еще минутку, птиченька»? Как она тосковала по его телу, даже по его дурацкой бородке, которая раньше раздражала ее… Любила или нет, не важно, Юля сама теперь не смогла бы ответить на этот вопрос, но одно знала точно – без Филиппа ей плохо.
Словно отрезали часть ее души, и теперь нужно учиться все делать заново: ходить, чувствовать, разговаривать.
Во время приема больных она иногда забывалась, начинала по привычке соображать, что сделать на обед, но тут же вспоминала – не нужно ничего, Филипп не придет.
Она не сердилась на него. Она сама виновата и заслужила мучения, которые переживает сейчас.
Подумаешь, изменил! Она же отплатила ему той же монетой. А если бы и нет, стоило ли карать его так жестоко за мимолетную интрижку? Наверняка Рыбаков уже и думать о ней забыл.
Измена – всего лишь секс, и пусть кто-то из супругов изменил, но все остальное они делают вместе! Они должны быть рядом в болезни и здравии, в бедности и богатстве…
А она отреклась от него.
Мужчина может изменить жене, но невозможно, чтобы он изменил себе, между тем именно этого Юля добивалась от мужа.
Она слишком серьезно относилась к браку, слишком любила себя и не понимала, что измена и предательство все-таки не одно и то же. Пришлось самой изменить и предать, чтобы в этом разобраться.
К сожалению, слишком поздно. Филипп называл ее птиченькой. Вот именно, птиченька-стервятник, готовая с радостным карканьем клевать его растерзанное тело…
Елизавета пришла на работу такая, что Юля с трудом узнала ее. Медсестра ничего не изменила ни в прическе, ни в одежде, но светилась таким счастьем, что у Юли заболели глаза.
Ясно, обреченно подумала она, Филипп переехал к ней. Только ночью страстной любви можно объяснить столь радикальную перемену в женщине.
«Вот и все, можно считать мою семейную жизнь законченной. Нужно освобождать квартиру и возвращаться к родителям. Только как быть с работой? Неужели придется уволиться?»
Поразмыслив, Юля поняла, что другого выхода нет. Пожалуй, она выдержит тяжелое испытание – каждый день смотреть на счастливую соперницу, но терпеть за спиной насмешки коллег? Да что там коллеги, все горожане будут ходить к ней на прием только ради того, чтобы взглянуть на брошенную жену Рыбакова.
Нет уж! Ей надо бежать из этого города!
– Вас вызывают в стационар, – сказала новая Елизавета новым голосом.
– После приема зайду.
– Сказали – срочно. Идите, я попринимаю вместо вас.
Накинув куртку, Юля отправилась в хирургический корпус. Жалоба, что ли, очередная? Ей было все равно. Какой бы разнос ни приготовило ей начальство, он пройдет по касательной, нисколько не задев ее сознания. Она скоро уволится.
