Дарья Волкова - Падение Рыжего Орка
Нет, надо все-таки треснуть себя в лоб. Чтобы постоянно не думать: как он там? Чтобы не мечтать о том, чтобы сесть в машину и рвануть к нему. Чтобы не вспоминать это его убийственное — «моя». Что ты натворил, Тиша?! Что ты наделал? Что мы наделали? И как теперь с этим жить? Или, хотя бы, как ей теперь с этим один день отработать?
К концу приема ее уже потряхивало от нетерпения. Пальцы дрожали, когда брала телефон. Трубку он взял быстро.
— Привет.
— Угу. Привет, в смысле.
— Как самочувствие?
— Нормально. Твою мать, куда прешь?!
— Тиша… — растерянно. Тон, слова. Не этого она ждала. — Что происходит? Ты где?
— В машине.
— Ты… ты же болеешь!
— Поболеешь тут… — проворчал он. — Мне лучше. Едем с Росей — дела срочные.
— Слушай… — чувствуя, что начинает злиться. — С ангиной не шутят! У тебя вчера сорок было!
— Варя, не пили меня! — раздраженно. И, чуть мягче, но все равно с плохо скрываемым недовольством в голосе. — Я не маленький. Я нормально себя чувствую.
Не маленький, угу. Кто бы говорил.
— Ты лекарство, по крайней мере, пьешь?
— Пью! — в это время фоном в трубке раздался голос Ростислава. — Все, Варь, я занят. Пока.
Вот тебе и «созвонимся». Почему-то хотелось плакать. Но нет — не позволила себе.
А он не перезвонил. Ни вечером, ни на следующий день. Еще месяц назад ей было бы плевать. Еще неделю назад она не обратила бы внимания на то, что они не говорили несколько дней. Все поменялось. Моя. Мой. Твоя. Твой?
Она стала зависимой от него. И это было по-настоящему страшным. Когда ты зависим — тебе могут сделать больно. Вольно. Или невольно.
_____________
Плевать. На гордость. На то, что раньше он всегда звонил первый. Плевать на то, что ему плевать на нее. Плевать… Да на все плевать.
Абонент выключил телефон или находится вне зоны действия сети.
Снова все повторяется. Снова его телефон недоступен. И снова она едет. Куда? В «Тин», куда же еще? И снова Никодим в дверях, и тот же вопрос.
— Он здесь?
Виталий отрицательно качает головой. Странное у него выражение глаз. Жалость, что ли? В задницу себе засунь свою жалость!
— А где?!
Метрдотель молчит. Варя понимает, что сейчас заорет. Завизжит. Устроит скандал.
— Он домой уехал, — наконец произносит Виталий. — Пару часов назад.
Отлично. Превосходно. Доработался, Тихий. Наверняка, забил на таблетки. Снова окунулся в свою бурную ресторанную жизнь. Как же твои драгоценные рестораны без тебя? И тебя сейчас накрыло. Потому что ангина — не шутка. И ты снова сейчас лежишь дома с температурой и слабостью. Потому что с ангиной не шутят, дружок. Ничего. Сейчас приеду. И выпорю! Как маленький, честное слово.
Варвара кивнула Виталию и развернулась. И услышала в спину негромкое:
— Послушай, Варя…
Обернулась через плечо.
— Что?
И снова это странное выражение глаз. Засунь его сам знаешь куда.
— Ничего, — покачал головой Виталий. — Осторожнее на дороге. Гололед.
И правда — гололед. Недавно была оттепель, а теперь подморозило.
__________
И снова гранитным обелиском сверкает у подъезда «эскалада». Значит, и в самом деле дома. И снова ей навстречу выкатывается детская коляска с полугодовалым карапузом. Варя придерживает дверь, пропускает. И входит внутрь.
И снова долго надрывается дверной звонок. И снова открывается дверь.
Вместо халата на нем — кое-как держащаяся на бедрах простынь. Там самая, которую Варя застилала. Вместо приветствия — дерганное движение головой. Читается однозначно. Чего надо?
Варя не успевает ответить на незаданный вслух вопрос. Появляется еще один персонаж. За спиной Тина. Над его плечом — платиновые волосы, кукольное силиконовое лицо. Пухлые губы задают вопрос.
— Тиша, кто это?
Тиша. Тишенька. Тишка.
Он дергает плечом, сбрасывает пальцы с длинным затейливым маникюром.
— В спальне подожди.
Кто она? Жанна? Какая-то другая? Не разобрать. Что-то вдруг стало застилать глаза.
Девушка уходит, а Варя почему-то и зачем-то провожает ее взглядом. Чтобы на него не смотреть, наверное. Обнаженная. Идеальное тело. И неважно, силикон это или нет. Плевать.
Падает простынь, когда он опирается рукой о косяк. Как тогда. Снова.
И вот он стоит перед ней. Голый. С эрекцией. Чтобы не было ни малейших сомнений. Чтобы вот так вот — во всей откровенности, неприглядности. Чтобы без шансов усомниться и не поверить.
— Ну? Вопросы еще есть?
В нос ударяет запах спиртного. Пьян. Хотя какое это имеет значение? Никакого. Или имеет. Он же пьет антибиотики. У него же ангина. Нельзя же. Что же он делает? Нельзя же так…
И даже в этот момент она, идиотка, думает о его здоровье!
Прорывается острое желание ударить. Туда, в пах, в эту неприкрытую демонстрацию его подлости и предательства. Чтобы согнулся пополам от такой же острой боли, которая сейчас не дает дышать ей. Ударить. А потом еще за затылок схватить и коленом в лицо, чтобы сломать нос — как Коля учил. Чтобы захлебнулся собственной горячей кровью. Чтобы… чтобы…
Вместо этого она со всего размаху отвешивает ему звонкую пощечину. Как девочка. Как долбанная девочка!
Его голова дергается. На какое-то краткое время ей кажется, что он сейчас ударит ее в ответ — так темно и страшно полыхнули его глаза. Выдохнул сквозь сжатые зубы. Сжал в кулак руку, что упиралась в дверной косяк.
— Добавка будет?
Вторая оплеуха отметила другую щеку. У него снова дернулась голова.
— Третий раз ударишь — дам сдачи.
Третьей пощечины Тихон не дождался. Лишь натянутая до звона спина и нимб взметнувшихся золотых волос.
Из авторской суфлерской будки показывается лохматая голова, оглядывает замерший в потрясении зрительный зал. Хмыкает. Слизывает с пальцев крошки шоколадного и печенья.
А чего сидим, уважаемые? Все в буфет. Антракт. АНТРАКТ, я говорю!
Действие десятое. На сцену под громовую овацию зрительного зала выходит любимец публики. Раскланивается. И делает то, что от него все ждут. Результат — удивителен.
Из авторской суфлерской будки, со вздохом: «Ох, Коля, Коля…»
Его разбудил не будильник. Не какой-то иной посторонний звук. И не кто-то живой — голосом или прикосновением. Нет, проснулся сам — но резко, будто что-то все-таки разбудило. Привычно поднял запястье к глазам. А, точно. Новые часы он так и не купил. Пришлось шарить на прикроватной тумбочке телефон. Выключен.
Ждал, пока загрузится телефон. Точно так же что-то вяло подгружалось в память. Про вчерашний день. На том месте воспоминаний, где на Тина начала вешаться в его ресторане эта… как ее?.. а, впрочем, неважно… или важно?.. загрузка остановилась. А вот телефон радостно пиликнул, загрузившись. Оповещения, напоминалки, тут же сработал будильник. Рядом кто-то вздохнул.
