Людмила Бояджиева - Бегущая в зеркалах
Йохим остался на палубе с Нелли. Намотав на голову тюрбан из лилового шифона, девушка вытянулась в шезлонге и, пуская сигаретный дым через ноздри, полузакрыла глаза. «Если тебя не тянет говорить по-французски, можешь квакать по своему» — лениво бросила она Йохиму. Он облегченно вздохнул, превратившись из гостя в хозяина положения, а Нелли, говорившая по-немецки с забавным акцентом, приобрела дополнительную привлекательность иностранки. Несмотря на видимую отстраненность и даже некоторую высокомерность, девушка оказалась очень разговорчивой. Ее подчеркнутая открытость, должная, по-видимому, демонстрировать независимость от всяческого этикета, предполагала ту степень откровенности, которая редко возникает при первом знакомстве. За пять минут Йохим узнал многое о ее семье, живущей в фактическом разводе, о любовниках матери и побочных заработках отца, о студенческих баталиях с преподавателями, которые она горячо поддерживает, презирая отупевших от сытого благополучия в буржуазном болоте «стариков», о ее парне, бросившем университет и Нелли с кровоточащей раной в груди и отчалившим босым и абсолютно налегке в далекую Индию, чуть ли не пехом.
— Так что я теперь — свободная девушка, но трахаться с кем попало, как это сейчас принято, не собираюсь, — она угрожающе глянула на Йохима, «загоравшего» в полной дорожной экипировке — в брюках, рубахе и даже теннисных тапочках.
— Отдыхай спокойно, — заверил он. — Я не сексуальный маньяк и не полиция нравов. К тому же — жених, догуливающий последние холостяцкие дни.
Нелли хмыкнула:
— Заявление, достойное киногероя 30-х годов. Но что-то не верится: сидишь, такой застегнутый на все пуговицы, боишься расслабиться. Наверное, за себя не ручаешься, — она иронически прищурила зеленые, по-восточному подтянутые к вискам глаза.
— Да, я скромный. И сгораю на солнце. А кроме того — далеко не такой плейбой, как Дани, чтобы демонстрировать экстерьер и навязываться очаровательным француженкам… Работа у меня мрачная, характер скрытный, спортом не увлекаюсь, к сексу отношусь разумно.
— Разумно? — Нелли возмущенно привстала, — Вот уж определение меньше всего сюда подходящее. Мне кажется, секс может быть каким угодно, но самые ценные, редкие его экземпляры появляются вне разума и логики… Вне привычек, законов, становясь экстремальным событием. В голосе Нелли появились менторские интонации.
— Ну ты прямо как на лекции в клубе молодых супругов. А по сути-то все гораздо проще, — и Йохим, с удивлением понимая, что он впервые обсуждает ту тему, да еще с малознакомой женщиной, пустился в откровения, пытаясь подвести для себя самого итоги собственного опыта. Он вспомнил ту ночь на чердаке с персиковым вкусом на губах и ощущением, что мир перевернулся, открыв, наконец, свою подлинную суть. А потом что-то ушло, схлынуло. Агрессия чувств, завоевавших и подчинивших на какое-то время всю территорию его Я, оказалась надуманной, ложной. Эротическая окраска действительности поблекла, эмоции улеглись, обосновавшись в специально отведенном им уголке жизни и обозначенном понятиями супружества, брака.
— Значит, ты с этим завязал, — констатировала Нелли, — То есть хочешь сказать, что ни на кого, кроме твоей Ванды, у тебя просто не стоит?
Йохим не успел ответить.
— Ну что, флиртуете? — показался над палубой бронзовый торс Дани.
— Обсуждаем немецкую лингвистику, — огрызнулся Йохим.
— Сворачивайте научную дискуссию — перед вами остров «Монте-Кристо», то есть — «Сан-Остин-Браун».
Прямо по курсу, метрах в пятистах от них возвышался каменный берег, резко ограниченный с двух сторон, так что сразу было понятно, что это всего лишь небольшой кусок суши, хотя и монументальный. Огромный, плавающий в синеве торт из каменных слоистых глыб, украшенных пышно взбитым «кремом» цветущих бело-розовых кустов и деревьев, венчало оригинальное строение, как продолжавшие своими линиями естественные природные формы скалистого рельефа. Геометрические конструкции из стекла и металла, пронизывало солнце, стоящее за «спиной» дома. В небольшой глубокой бухточке покачивался на воде мощный катер авиационных очертаний, а на бетонном причале уже кто-то стоял, сигнализируя гостям взмахами рук.
— Вон твой мафиози уже заждался, пока вы там возились с мотором, съязвил Йохим. Яхта благополучно причалила и девушкам, помогая высадиться, протянул руку очень крепкий, коренастый мужчина, оказавшийся темным мулатом. Под тонким, журнально-элегантным летним костюмом угадывался прочный каркас мышц, молодое лицо с полу-европейскими чертами выражало приветствие.
— Малло, помощник и друг мсье Брауна, — представил Дани друзьям темнолицего крепыша.
— Шеф просил меня приветствовать вас и сообщить, что ждет вас ровно в семь часов к ужину. А пока — вы можете расположить в своих комнатах, сообщил Малло, провожая гостей по крутой каменной лестнице к дому.
В холле с квадратными колоннами и стенами из светлого ракушечника было сумрачно и прохладно. Бесшумно ступая по мягкому светлому ковру, компания поднялась на второй этаж, где от полукруглой открытой веранды, выходящей на южную сторону, расходились коридоры. По тонким колоннам балюстрады, поддерживающей стеклянный куполообразный потолок и витому металлическому парапету струились откуда-то сверху тяжелые лозы глициний, покрытые нежными сиреневыми соцветиями.
Малло распахнул две двери визави, находящиеся в самом начале коридора, предоставив гостям выбирать себе апартаменты и партнеров. Девушки свернули в комнату на солнечной стороне и оттуда сразу же послышался радостный визг. Стеклянная стена большой светло-бежевой гостиной, распахнутая настежь, представляла собой огромную картину, автором которой мог быть только какой-нибудь вконец измученный унылой зимой северянин. Теперь он, не сдерживаясь и отступая от всяческого правдоподобия позволят себе чрезмерность и слащавость, наваливая в изобилии все то, по чему истомилась его оккупированная холодом и мраком душа.
Прямо от балкона уступами спускался к синеющему морю фантастический сад. Среди поляны крупных красно-желтых тюльпанов, собравших в свои венчики подобно высоким бокалам, золотистый солнечный свет, в окружении пальм, похожих на огромные, оперенные изумрудной ботвой ананасы серебрилась зеркальная гладь причудливо изогнутого бассейна. Чуть ниже, на лужайке, среди букетообразных кустов олеандра манили к отдыху белые кресла и шезлонги, а еще ниже, за полями цветущих роз, синело море, поднимаясь к высокому горизонту острыми клинышками белых парусов. Все это эдемское цветение, не знающее ни бурь, ни серости дождевых облаков, благоухало, жужжало пчелиной суетой и нежилось под лазурным, без единой помарочки, небосклоном. Воздух был плотным от ароматов, вселяющим уверенность в бескрылый полет. Казалось, что стоит только распластаться на упругой воздушной струе — и плавно заскользишь, касаясь животом тюльпанного ковра, прямо в прозрачную прохладную воду… Сильвия потянулась, подняла руки и счастливо зажмурилась:
