Кэтрин Куксон - Время перемен
– Бриджи, я… уверен, он хочет что-то сказать. Посмотри на его пальцы. Он шевелит ими, как будто пишет. Как ты считаешь, он может писать?
– Не знаю, – ответила женщина, не сводя глаз с Гарри.
– Я принесу карандаш и бумагу.
Когда он вышел, Бриджи с жалостью подумала: «Дэн, Дэн, ты сам роешь себе могилу».
Дэн сразу же вернулся с блокнотом и карандашом. Он поднес их к глазам отца и медленно спросил:
– Отец, ты хочешь что-то написать? Ты писать можешь?
Дэн опустил блокнот на одеяло и вложил карандаш между большим и указательным пальцами отца.
– Он действительно, этого хотел. – Увидев, как Гарри сжал карандаш, глаза Дэна радостно заблестели.
Бриджи молчала. Впервые она была не готова на самопожертвование ради своей драгоценной Барбары.
– Бриджи, посмотри, он пишет. Вот «М», да, это «М», – с волнением говорил Дэн. – Теперь «А»… «Й»… «К». – Дэн повторял каждую букву, вычерчиваемую дрожащими пальцами отца. – А это что за буква? Кажется, «Л», как по-твоему?
Пальцы Гарри тяжело упали на бумагу, он впился глазами в сына, потом веки его дрогнули, глаза закрылись. Но ненадолго, карандаш опять стал царапать бумагу.
– Он опять начинает: «М…А…Й…К…Л», теперь еще что-то. Это ведь «X», а дальше «И»…
– Да, это «X», – подтвердила Бриджи.
Возбуждение Гарри усилилось, глаза его часто мигали. Его раздражала их непонятливость. Снова карандаш двинулся по бумаге.
– Он опять все повторяет, я не могу разобрать.
Карандаш выпал из рук Гарри, он закрыл глаза.
– Отдохни, дорогой, – склоняясь к нему, сказала Бриджи. – Потом допишешь. Завтра тебе станет лучше, и тогда… – Она умолкла, заметив напряженный взгляд мужа. Его глаза приказывали ей завершить то, что он начал. – Хорошо, не волнуйся, Гарри, – со слезами проговорила Бриджи. – Я все сделаю, обещаю, дорогой мой, Гарри, даю тебе слово.
– Ты о чем? – спросил Дэн. – Его что-то тревожит?
Она не ответила, продолжая неотрывно смотреть в глаза мужа.
Дэн взглянул на неровные буквы. Они складывались в слова: «МАЙКЛ ХИЛЛ»[4].
– Ты знаешь кого-нибудь по имени Майкл Хилл?
Женщина медленно покачала головой, хотя прекрасно знала, о каком Майкле и каком холме шла речь.
– Может быть, это кто-то из рабочих? – прошептал Дэн. – Пойду, спрошу у Джона.
Едва Дэн вышел, она склонилась к постели и тихо произнесла:
– Дорогой мой Гарри, какие же переживания тебе достались. Ты был так добр ко всем, а особенно ко мне. Я благодарю тебя, Гарри, благодарю от всего сердца. И хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя, как никого и никогда не любила. Верь мне, прошу тебя. Ты мой любимый, мой дорогой. Не беспокойся о том деле. Я обо всем позабочусь. Обещаю, даю тебе слово.
Его глаза подернулись влагой, он сжал ее пальцы.
– Даю тебе слово, Гарри, я это сделаю, – еще раз пообещала Бриджи.
Так они смотрели друг на друга, держась за руки, пока глаза его не закрылись. Через некоторое время он сделал попытку их открыть, но огромная усталость стала опускаться на Гарри. Его неукротимый могучий дух старался ее побороть, он не был готов еще к вечному сну. Ведь у него оставалось дело: надо было проследить, чтобы жена исполнила обещание.
Слезы Бриджи дождем лились на его лицо. Он прекратил борьбу и впал в кому. А через четыре дня душа его покинула тело.
Глава 7
Гарри похоронили в одной могиле с Матильдой. Такое желание высказала Бриджи еще до того как стала обсуждаться процедура похорон.
Позднее члены семьи собрались в библиотеке, где им зачитали завещание. Как выражался Гарри, темнить он не любил, а потому в его завещании все было расписано четко и ясно, без всяких недомолвок. Фабрика в Манчестере и торговая база в Ньюкасле в равных долях переходила в собственность трех его детей. Долей Кэти по договоренности управляли братья, им же или их наследникам возвращалась эта доля в случае ее смерти. Жене Гарри оставлял в пожизненное владение Хай-Бэнкс-Холл и три тысячи фунтов в год на его содержание. Эта сумма отчислялась от доходов фабрики. После ее смерти усадьба становилась собственностью трех его внуков: Бенджамина, Джонатана и Гарри Беншемов. Они могли разделить свое наследство после продажи усадьбы или через управление по доверенности. Если кто-либо из братьев умирал до вступления в брак, его доля переходила пережившим братьям или брату.
В этом завещании, составленном всего лишь год назад, сын Кэти упомянут не был.
У Кэти не вызвал досады ни этот факт, ни оговорка о возвращении ее доли собственности в семью. И хотя слышать ей это было больно, она отнеслась к воле отца, как к неизбежности. Более того, она его понимала. У большинства людей его склада ненормальность вызывала страх. Отец терпимо относился к разным калекам, когда они не имели отношения к нему. Вид этих несчастных рождал в его душе сочувствие и сострадание. Другое дело, когда подобная беда постигала его семью. Он был очень напуган. В его сознании ожили многочисленные истории и разговоры о силах зла, тяжелом бремени проклятий, следствием которых, как чувствовала Кэти, отец считал и беду с ее сыном.
Но у Пэта сложилось на этот счет свое мнение, которое он не преминул высказать по дороге домой.
– Да, такой шаг великодушным не назовешь. Счастье, что нашему сыну не грозит нужда, хотя не думаю, что в этом случае решение оказалось бы иным.
– Пусть тебя это не тревожит, – мягко заметила Кэти, касаясь его руки. – Я из-за этого совершенно не расстраиваюсь.
– Правда? – в голосе мужа звучало сочувствие и понимание.
– Конечно, абсолютно не расстраиваюсь. Меня может беспокоить только одно.
– И что же?
– Что ты когда-нибудь разлюбишь меня, – сказала она без тени улыбки, не отрываясь глядя ему в глаза.
– О, Кэти, Кэти! – покачал головой Пэт, – в таком случае не о чем тебе беспокоиться, уверяю тебя.
Женщина склонила голову ему на плечо, так они сидели, молча глядя на сиденье напротив, и думая об одном и том же. Разве можно говорить о спокойствии, когда их четырехлетний сын плохо ходил, а говорил, как младенец. И хотя в его облике не было ничего безобразного или пугающего, тем не менее в нем ощущалось что-то нечеловеческое. Врачи все больше были склонны считать его болезнь – синдромом Дауна. Где уж им говорить о душевном спокойствии.
Кэти задавала себе вопрос, почему человеку не удается обрести полного счастья? Она вышла замуж за прекрасного человека, у нее красивый, великолепный дом, и вот ее сыну по Божьей воле суждено было родиться умственно и физически неполноценным. Почему? За что?
На улицах Манчестера на каждом шагу встречались голодные босые дети, заросшие грязью и со множеством вшей, но они были нормальными, в большинстве своем нормальные.
