Кэтрин Стоун - Ложе из роз
– О да. Конечно.
– Благодарю.
Гнездо Хоуп для себя соорудила небольшое, и там было достаточно места для подростка, не более. Ник примостился на тюке напротив нее.
Хоуп повернула к нему свою стриженую голову, покрытую, как мягкой шапочкой, волосами цвета корицы. Он был причиной того, что она пришла искать спасения сюда. Она отважилась на этот отчаянный поступок потому, что почувствовала потребность убежать, скрыться; потому, что не знала другого укромного местечка. Но, добежав до конюшни, она увидела, что человек, который, как ей показалось, был способен ей посочувствовать, разговаривал с Триш. Поэтому она тихонько забралась по приставной лестнице на сеновал и обрела здесь убежище, единственное безопасное место возле него.
Ник вел себя так, будто давно знал ее.
– Ты Хоуп, которая лазает по ивам, а родилась в Напа. Ты получаешь наивысшие оценки, где бы ни появилась, отлично ходишь на дальние расстояния и потрясающе играешь в соккер.[5] Интересно, что ты делаешь теперь?
– Работаю над домашним заданием на завтра.
– Заданием? Я думал, что на ранчо «Ивы» задания даются просто шутки ради.
– Меня включили в программу «Победа».
– Знаю.
Ник смотрел на эту малышку, пухлость которой, скорее, была признаком хорошего здоровья, роскошным прикрытием ее цветущей юности.
– Не понимаю почему.
– Почему что?
– Почему тебя включили в эту программу.
Вопрос, казалось, озадачил ее.
– Скажи по крайней мере, что ты сейчас делаешь?
– Я должна изложить причины своей полноты, но пока не достигла больших успехов.
– А чувство голода учитывается?
– Надеюсь, – пробормотала Хоуп и улыбнулась бледным отражением той ослепительной улыбки, того сияния, что он увидел впервые, стоя тогда под ивой.
– Ты тоже должна есть, когда голодна. Такое ведь бывает после игры в соккер?
– Да, – призналась Хоуп, хмурясь. Она не могла представить себя вновь играющей в соккер, не могла даже вообразить, что снова когда-нибудь наденет шорты и будет носиться по полю.
– Но… я ем и в другое время, и по другим причинам. Одну я уже нашла. – Она глубоко вздохнула, потом, собравшись с силами, выпалила: – Я ем, когда чувствую себя одинокой.
В этот момент Ник испытал удивившее его самого желание обнять, укачать ее в объятиях, утешить. А ведь его трудно было растрогать, и такое случалось с ним крайне редко.
Но Хоуп не нуждалась в том, чтобы ее укачивали или утешали. Эта серьезная школьница, получавшая только высшие оценки «А», должна была добиться успеха.
Взглянув на часы, Хоуп встревожилась и будто погасла. Нику показалось, что она уже жалеет о своей откровенности.
– Мне пора идти. Лекция о правильном питании начинается через десять минут.
– Ладно. Приходи сюда когда захочешь.
И она продолжала приходить каждый день в течение трех недель. Они разговаривали на сеновале, а однажды она нашла его чистящим кобылу.
– Я принесла яблоко для лошадей, – сказала Хоуп, – то есть для одной из них.
– Ты хочешь отдать лошади свое яблоко?
– Что-то сегодня мне есть не хотелось.
Ник внимательно посмотрел на Хоуп:
– Но ты ешь хоть что-нибудь?
– Да!
– О’кей, почему бы тебе не дать яблоко прямо сейчас?
– Дай его сам. Так будет лучше.
– Ты боишься? – удивился Ник. – Тебя когда-нибудь сбрасывала лошадь?
– Нет. Я вообще никогда не ездила на лошади. Но одна из подруг моей матери… С ней не случилось ничего страшного, но с тех пор моя мама никогда больше не садилась на лошадь, и она не хочет, чтобы я училась верховой езде.
– А ты сама хотела бы?
Хоуп пожала плечами. Ей никогда не приходило в голову, что и она могла бы ездить верхом. Она не раз любовалась Ником – его езда была похожа на танец. Человек и лошадь словно парили в воздухе, совершая прыжки неимоверной красоты.
– Это означает «да»? – спросил Ник. – Если так, я научу тебя.
– Но это невозможно. Моя мать никогда не дала бы письменного согласия, а без него у тебя будут неприятности.
Улыбка Ника была неотразимой.
– Мне и раньше случалось попадать в переплет.
– О нет, лучше не надо.
Я никогда не сумею ездить, как ты.
– Мама была бы очень недовольна. Она бы огорчилась, если бы я это сделала. И все же благодарю тебя.
Он снова улыбнулся:
– Пусть будет по-твоему.
За эти недели Ник многое узнал о семье Хоуп – о ее брате Чейзе, который был приблизительно его возраста, которым она безмерно восхищалась, и о Френсис.
– О, Френсис неподражаема, – восторженно говорила Хоуп. – Она замечательная – очень красивая, умная, веселая, любит шутить. В комнате становится светлее, когда входит моя мать.
И ты такая же, как она.
Ник не сказал этого вслух – сейчас Хоуп ни за что не поверила бы ему.
– Значит, мать решила отправить тебя в лагерь?
– Да.
– Не предупредив о программе «Победа»?
– По правде сказать, нет.
Мне следовало самой догадаться.
– Но она поступила правильно. А как насчет твоей семьи, Ник?
Ник глубоко втянул сигаретный дым.
– У меня нет семьи.
– Нет семьи?
Ник медленно выдохнул.
Он ей не скажет, никогда не скажет.
– Да, в сущности, нечего рассказывать. Право, нечего. – Он снова затянулся. – Лучше расскажи о своем отце.
– О Викторе? Собственно, он мне не отец.
– А кто?
– Не знаю и никогда не знала толком. Моя мать и Виктор поженились задолго до моего рождения.
– Какой он, можешь описать?
Вопросы Ника не были настойчивыми, и он не ожидал немедленного ответа: все приходилось из нее вытягивать, как она вытягивала золотистый стебель из тюка с соломой.
– Ты его не любишь?
Хоуп еще немного помедлила.
– Ну нет. Он мне нравится. – Она смотрела в темно-синие глаза Ника сквозь завесу дыма. – Я не очень много времени провожу в его обществе, но он был всегда добр ко мне.
Она вспоминала, как совсем недавно вся семья собралась в Париже во время весенних каникул. Первыми приехали Чейз и Френсис, потом Хоуп и, наконец, Виктор, который специально составил расписание своих концертов так, чтобы провести с ними три свободных дня между европейскими гастролями.
Френсис летела в Париж из Лос-Анджелеса, аэропорт закрыли из-за тумана, и метеорологи опасались, что такая погода может продлиться несколько дней. Френсис предупредила об этом дочь, и теперь Хоуп предстояло ждать в Валь-д’Изере, пока Френсис и Чейз прибудут в Париж.
– Несколькими часами позже, – продолжила Хоуп, перестав тянуть не поддающуюся ее усилиям соломинку, – позвонил Виктор. Он был в Вене и, узнав, что мне придется пробыть одной несколько дней в пустом дортуаре, пригласил меня побыть эти дни с ним.
