Елена Рахманова - Цап-царап, моя радость
– Ты же знаешь, я Светке ничего не скажу, – пробормотал Артем, давая понять приятелю, что тот может положиться на него.
Но Леха гордо отверг помощь.
– Конечно, не скажешь. Попросить Светкиной руки я и сам смогу, – ответил он. – Ну, может, не в эти выходные, конечно… – Леха перехватил ухмылку другу и добавил: – Вдруг кольца подходящего не найду!
Нет, не для этого приглашал Артем приятеля к себе домой. Не его проблемы решать собирался, а свои. Получилось же совсем наоборот.
– Пошли в кухню, – махнул он рукой. – Есть что-то хочется.
– Не то слово, – пробормотал себе под нос Леха, радостно потирая руки.
Неизвестно почему, но он ощущал себя так, будто гора свалилась с плеч. Неужели причиной тому стали слова о женитьбе, нечаянно вырвавшиеся у него в пылу спора?
* * *Они так и не пришли ни к какому определенному выводу по поводу ухода Лины. Леха только высказал мнение, что надпись на Маришечкиной фотографии вкупе со словами самого Артема относительно того, кто изображен на снимке, весьма и весьма осложняют ситуацию. Вполне даже возможно, что девушка твердо решила порвать с Артемом отношения.
Если так, то как поступить дальше, выбирать ему: или попытаться найти Лину и вернуть ее расположение, или забыть о ее существовании…
Оставшись один, Артем попытался обратиться за помощью к Мурке. Но та вела себя как настоящая леди: верх благопристойности, крайняя сдержанность и ни намека на панибратство или желание поговорить по душам. С ним больше не дружили, его лишь терпели, предпочитая держать на расстоянии…
– Наглая помоечная тварь. Заставляет меня в моем же доме чувствовать себя виноватым, – пробормотал Артем. – И ведь что бы понимала в человеческих отношениях…
У него все валилось из рук. Он не видел вещей, находящихся у него перед носом. Безделушки на письменном столе вызывали снисходительную усмешку, как фотографии киноартистов, аккуратно сложенные в коробку из-под конфет, у замученной жизнью матери троих детей. А тут еще Мурка с ее укоризненным «дворовым фасадом».
И ведь ни разу после ухода Лины не удостоила его взглядом…
– Животное безмозглое! – крикнул он в спину Мурке, когда они ненароком встретились в прихожей и он посторонился, давая кошке пройти.
Его проигнорировали, и Артему снова стало неудобно за свое недостойное поведение.
«Нет, так дальше продолжаться не может. Они обе доведут меня до психушки. Одна – своим отсутствием, другая – присутствием, – вздыхал Артем, лежа в постели. – Выход один: выждать. Время само подскажет решение. А то можно таких дров наломать, что не обрадуешься…»
Глава 13
Эмиль Григорьевич позвонил через два дня, в пятницу, ближе к двенадцати, как, впрочем, и обещал. Лина ждала его звонка, и прежде всему потому, что страх в одночасье лишиться общества еще и этого мужчины был просто невыносим. Тогда у нее мало чего стоящего осталось бы в этой жизни. После знакомства с Таран-Бороновским, после общения с маэстро накоротке в моменты его творческого озарения прекращение с ним отношений Лина восприняла бы как очередной жизненный крах.
– Линочка, дорогуша, здравствуй, – произнес он в трубку.
– Здравствуйте, Эмиль, – ответила девушка, и взгляд ее прояснился: хоть кому-то она нужна.
– Спешу сообщить тебе приятную новость. – Сценарист мастерски выдержал паузу и продолжил: – Тот материал, ну, заявку на сценарий, что я представил на телевидение, одобрили…
– Так ведь иначе и быть не могло! – оборвала его Лина. – Там с самого начала все так интересно закручено, что невольно хочется узнать, а что же дальше.
«Вот именно, а что же дальше, – мысленно обратился Эмиль Григорьевич к своей собеседнице. – Будем надеяться, что для тебя, девочка, это не секрет».
– Тогда поработаем? – с комсомольским задором предложил он, подспудно имея в виду энтузиазм и бескорыстие молодых людей шестидесятых годов и их наивную веру в идеалы.
Как только страхи, что Эмиль Григорьевич забудет о ее существовании, прошли, Лина неожиданно ощутила апатию и душевную пустоту. Вчера она весь день загнанной лисицей металась по квартире, и в голове сами собой возникали сюжеты психологически насыщенные, с драматическими поворотами судьбы, с ярко очерченными характерами героев, в которых она хотела выплеснуть обуревающие ее эмоции. Но ближе к полуночи Лина отвергла их все один за другим. Слишком много личного было в них. Но то, что, переработанные в сценарий, они заставили бы телезрительниц не отлипать от экрана, время от времени поднося скомканные платочки к покрасневшим глазам, понимала даже она.
Однако выворачивать наизнанку свою жизнь и свою душу перед посторонними, будь их даже миллионы, Лина никогда не стала бы. Поэтому ответила на вопрос сценариста сдержанно:
– Ваша уверенность в моих силах мне льстит, Эмиль. Но, по правде говоря, я сегодня чувствую себя непригодной к творчеству. Могу и разочаровать. – Последнюю фразу Лина произнесла еле слышно, потому что действительно так думала.
– Пустяки! – воскликнул Эмиль Григорьевич. – Я знаю средство, как тебе помочь, и не одно. Уж поверь старому бумагомарателю.
Естественно, в ответ он рассчитывал на уверения, что он, Таран-Бороновский, еще мужчина хоть куда, мол, нечего на себя напраслину возводить, но не дождался. Лина в его словах услышала лишь то, что ее хотят видеть, что в ней не разочаровались. Маленькое солнышко мгновенно взошло на ее горизонте, затмевая на время черные тучи, за которыми безвозвратно скрылись мечты о счастье и, что греха таить, надежды на красивое столичное существование. Правда, это было не главным. А вот образ молодого человека, которому очень нравилось относить ее из кабинета на руках в спальню, не желал никуда исчезать, хоть тресни!
«Ну ничего. Рано или поздно все забывается», – в сотый раз за последнее время сказала себе Лина и только тут поняла, что ничто на свете не заставит ее вернуться к Артему. Понять его она еще сможет, возможно даже простить, но не более того. Со своими жизненными устоями она точно оказалась не в том месте и не в то время. Значит, винить некого. Ну, разве что роковое стечение обстоятельств…
На этот раз Лина уже гораздо увереннее чувствовала себя в стеклянном лифте. Даже рискнула окинуть взглядом открывающийся из кабины вид на город. И Эмиль Григорьевич уже не ждал ее на пороге, правда, распахнул дверь, едва девушка дотронулась до кнопки звонка.
Дальше все потекло как и в предыдущий раз. Неимоверное количество кофе, крохотные сушечки, обмен мнениями, фразами, фрагментами диалогов. Эмиль Григорьевич привычно фиксировал то, что находил стоящим, на листках бумаги, покрывающих стол. Но появилось и новое: собеседник то и дело подсовывал Лине взятых неизвестно откуда героев, ставил их в рискованные ситуации и предлагал девушке, как он говорил, «порезвиться на просторе». Иными словами, предложить свой вариант развития событий.
