Шерил Андерсон - Роковые шпильки
– Не в моих привычках форсировать события, но мне нужно, чтобы это произошло сегодня.
Я не понимала, имеет ли он в виду: «Отчасти полицейское расследование», или то, что не имело никакого отношения к расследованию. Но и в том, и в другом случае мне не хотелось слишком бурно реагировать.
– Почему?
– Потому что я не хочу лежать без сна всю ночь и представлять, как вы… – Эдвардс выдержал паузу, чтобы оценить, как красиво обвел меня вокруг пальца, и закончил, – сжигаете то, что, по вашему мнению, я не должен увидеть.
Я не сдержала улыбки – он ее заслужил.
– Но вы ведь мне не враг, не так ли? Эдвардс мотнул головой в сторону Питера:
– Он так не думает.
Теперь наступила моя очередь держать паузу, потому что я наконец поняла, что он твердо намерен получить вещи Тедди сегодня же, и что ему очень хочется, чтобы Питер увидел в нем соперника. Это может обернуться приключением, или скандалом, или и тем, и другим. Но это наверняка обещает быть интересным.
В науке об отношениях важную роль играет умение их прекращать: когда перестать разговаривать, когда перестать целоваться, когда перестать встречаться с другими людьми, когда перестать встречаться друг с другом. Чаще всего бывает трудно принять правильное решение в разгар событий. Но в редких случаях можно услышать колокола судьбы, подсказывающие: час настал, пора действовать.
Я пересекла зал, возвращаясь к своему столику – и к Питеру, преодолев соблазн оглянуться и посмотреть, идет ли за мной Эдвардс. Их взгляды почти что пронзали меня насквозь: я видела Питера, не сводящего с меня глаз и спиной чувствовала взгляд Эдвардса. Прямо–таки перекрестный огонь.
Прекрасно понимая, почему у Питера такой недовольный вид, я тем не менее чувствовала себя превосходно и даже испытывала некоторую головокружительную легкость, которую мне хватило ума не демонстрировать. Не дав ему произнести ни слова, я сразу перешла в атаку:
– Питер, мне ужасно жаль, но мне нужно уйти.
Чтобы подчеркнуть срочность, я осталась стоять возле столика. Я все еще чувствовала то место на руке, где ее касался Эдвардс, и на мгновение мне показалось, что Питер тоже может его увидеть, как след от ожога или тату. Поспешно прикрывшись другой рукой, я продолжала:
– Возникла срочная необходимость.
– Не сомневаюсь.
Питер не собирался облегчать мою задачу. Эдвардс, стоявший чуть позади меня, тоже не спешил прийти на помощь и, похоже, предоставил мне выпутываться самой.
Не успела я придумать, как мне ему за это отплатить, как он шагнул вперед и с самым официальным видом произнес:
– Прошу прощения, но, как бы банально это ни звучало, это требование полиции.
Я вздрогнула. Мне совершенно не хотелось, чтобы Питер знал о деле хоть что–то сверх минимально необходимого, а тут вдруг Эдвардс начинает искушать его любопытство. Питер сбросил с колен салфетку и заверил:
– Я понимаю, – адресовав Эдвардсу улыбку, означавшую: «Эй, приятель, будем вести себя как подобает спортсменам», и вполне соответствующую его блейзеру и спортивным туфлям, он резко поднялся. – Идемте.
– Прошу прощения? – вырвалось у меня, хотя Эдвардс был ошарашен ничуть не меньше.
Судя по всему, Питер намеревался разыграть карту «Истинный джентельмен». Ну кто мог такое предвидеть?
– Я не оставлю тебя, Молли. Тебе и так уже досталось. Что бы ни происходило, я буду рядом.
Я нюхом чуяла ревность, сочившуюся из всех его пор. Вопрос в том, личная это ревность или профессиональная? Решив, что и то, и другое мне льстит, я тем не менее не собиралась позволять ему крутиться вокруг.
– О, Питер, как это мило, но, честное слово, в этом нет необходимости, – запротестовала я, мысленно внушая Эдвардсу, что настало время взмахнуть полицейским жетоном и приказать Питеру вернуться за стол и заказать лангустов…
– Нет, я настаиваю, – возразил Питер, обращаясь и ко мне, и к Эдвардсу.
Эдвардс смотрел мимо него. Моего послания, судя по всему, он тоже не понял. Тяжело вздохнув, Эдвардс покачал головой, показывая, что, к счастью, существуют такие области личной жизни граждан, в которые он не имеет права вторгаться.
Он не собирался приходить мне на помощь.
Что мне оставалось делать? Не могла же я объявить, что не желаю общества Питера, потому что хочу остаться с Эдвардсом наедине и получить от него кое–что поинтереснее, чем рассуждения об убийстве. Такое заявление было бы по меньшей мере преждевременным и совершенно безвкусным. Это было все равно что держать в руке снимок, сделанный одним из первых поляроидов, когда ужасно не терпится посмотреть, что там на картинке, но знаешь, что если раньше времени снять защитное покрытие, то можно все испортить.
Вот как получилось, что я покинула «Русалку» в обществе Питера и Эдвардса, и мы все вместе поехали ко мне в машине детектива. Я опасалась, что нас ожидает двадцать минут каменного молчания либо натянутая беседа с острым подтекстом и скрытым сексуальным напряжением.
Но нет. У обоих моих спутников хватило выдержки, чтобы завести вполне нормальный разговор. Дружеский. Даже оживленный. Естественно, о «Янки». Если бы «Титаник» пошел ко дну сегодня, половина мужчин на борту была бы так увлечена разговором о «Янки», что даже не заметила бы, как очутилась в воде.
Ненавижу бейсбол.
Глава 8
Дорогие читатели! Пока Молли томится в холодной и сырой камере женской тюрьмы «Альбион», отбывая самое длинное наказание, когда–либо назначенное штатом Нью–Йорк по статье «Препятствование отправлению правосудия», на ваши письма будут отвечать Кендалл и Гретхен, но не потому, что они такие уж талантливые и умные девушки, а потому что это будет действовать на нервы Молли и сделает ее пребывание за решеткой вконец невыносимым. Миллион поцелуев, Главный Редактор.
Обычно никто не знает заранее, что утром будет себя ненавидеть. Под влиянием сильных страстей, вспышек гнева, различного рода информации или эмоций вы очертя голову бросаетесь напролом, сначала действуете, потом думаете, а впоследствии, когда к вам возвращаются здравый смысл и способность рассуждать, начинаете себя ненавидеть. Но время от времени случается так, что вы делаете что–то, отлично сознавая, что на следующее утро – и еще много дней подряд – будете себя за это ненавидеть. Но все равно вы это делаете. Что это, храбрость или малодушие? Дерзость или убежденность? Или просто упрямство и тупость?
Оставив болельщиков «Янки» в закутке, который считается моей гостиной, я прошла в спальню, якобы за коробкой с вещами Тедди. На самом деле мне нужно было срочно спрятать подальше ключ и фотографию Тедди с Ивонн. Я не собиралась отдавать снимок Эдвардсу, по крайней мере до тех пор, пока не пойму, какое отношение карточка имеет к Хелен и ее чувству вины. Интуиция подсказывала мне, что ключ тоже играет не менее важную роль. И несмотря на малую вероятность того, что один из мужчин все–таки по той или иной причине окажется в моей спальне, мне хотелось убрать ключ и фото с глаз долой.
