Диана Килина - Je taime
Никто и никогда не усмехался надо мной.
– Я же тебе грубила и обозвала тебя козлом, – продолжила Алиса, и в её голосе заиграло тепло улыбки от воспоминаний.
Я никогда не забуду, как зашёл в клуб тем днём и услышал её пренебрежительное: «Редкостный козёл». Если до этого момента я рассчитывал на то, что быстро собью с неё спесь, то все мои надежды рухнули. Она меня не знала, но сразу дала мне максимально точную характеристику.
– Это завело меня ещё больше, – я растянулся в улыбке, – До тебя меня называли козлом только в одном случае.
– В каком? – она развернулась ко мне.
– Когда я вызывал такси среди ночи.
Она смущённо покраснела, и от этого моё лицо чуть не треснуло от улыбки. Удивительно, как в этой девочке сочетались такие не сочетаемые качества: невинность и порочность, дерзость и неуверенность. Я поцеловал её в лоб, и развернул спиной к себе, снова устраивая её между своих ног. Она прильнула ко мне всем телом, и меня обдало её теплом и мягкостью, которых мне так не хватало. И всегда будет не хватать.
– Значит, мне, можно сказать, повезло, – промычала она.
Я хмыкнул, а она пожала плечами:
– Мне ты такси ни разу не вызывал. Кстати, как твой Бентли?
– Скучает по тебе. И такси я тебе всё–таки вызвал, – я выдержал короткую паузу, – Недавно.
– Ну, в сложившихся обстоятельствах, я всё равно не могу назвать тебя козлом, – хихикнула она.
Алиса повернула голову, а потом глубоко вздохнула, и переместилась выше, уткнувшись носом мне в шею.
– Всё в порядке, – я отставил бутылку, и обнял её двумя руками.
Она потёрлась лицом о мою шею, и я сглотнул. Я чувствовал её ресницы кожей, её тёплое дыхание, и это было так непередаваемо прекрасно.
– Мне кажется, я не выдержу всего этого, – тихо сказала она.
– Выдержишь. Ты сильная. Уж я–то знаю.
Я немного отстранился и посмотрел на неё с улыбкой.
– Ты слышала про Роберта Рождественского?
– Это писатель? – она вскинула брови и быстро заморгала.
– Нет, поэт. У него есть замечательные стихи, – я невольно улыбнулся, глядя на её выражение лица, – Недавно наткнулся в библиотеке, и почему–то сразу вспомнил о тебе.
– Поделишься?
Я снова прижал её к себе и начал читать:
Будь, пожалуйста, послабее.
Будь, пожалуйста.
И тогда подарю тебе я чудо запросто.
И тогда я вымахну – вырасту, стану особенным.
Из горящего дома вынесу тебя, сонную.
Я решусь на всё неизвестное, на всё безрассудное –
В море брошусь, густое, зловещее, и спасу тебя!
Это будет сердцем велено мне, сердцем велено…
Но ведь ты же сильнее меня, сильней и уверенней!
Я читал медленно, с придыханием, но не вкладывая фальшивое выражение в слова. Эти стихи были прекрасны тем, что даже монотонный компьютерный голос сможет передать всю их красоту. Алиса тихонько всхлипнула, но я не стал останавливаться:
Ты сама готова спасти других от уныния тяжкого,
Ты сама не боишься ни свиста пурги, ни огня хрустящего.
Не заблудишься, не утонешь, зла не накопишь,
Не заплачешь и не застонешь, если захочешь.
Станешь плавной и станешь ветреной, если захочешь…
Мне с тобою – такой уверенной – трудно очень.
Она снова всхлипнула и по её телу прошла дрожь. Я взял её подбородок и мягко повернул её голову к себе. Она посмотрела на меня своими бездонными глазами, таким тёплым и отчаянным взглядом, что я с трудом проглотил ком, вставший где–то в трахее. Наклонившись, я коснулся губами уголка её губ и прошептал:
Хоть нарочно, хоть на мгновенье – я прошу, робея,–
Помоги мне в себя поверить, стань слабее.
ГЛАВА 21
Утром я вернулся в дом, чтобы взять полотенце, и найти что–нибудь перекусить. На кухне хозяйничала Даша, стоя у плиты и жаря бекон.
– Доброе утро, – проворковала она с улыбкой.
– Доброе, – ответил я.
Включив кофемашину, я поставил тосты и поднялся наверх за полотенцем. Забросив его на плечо, я вернулся на кухню, взял тарелку и водрузил на неё поджаренный хлеб, пока готовилась моя чашка кофе. Даша подошла ко мне и плюхнула на тарелку несколько кусков бекона.
– Угощайтесь, – она подмигнула мне, и спокойно отошла в сторону.
Ничего не ответив, я взял завтрак, и вернулся в гостевое крыло, закрыв дверь на замок. В ванной шумела вода, я поставил поднос с тарелкой и чашками на пол у камина, и пошёл к Алисе. Когда я подходил к душевой, вода выключилась, и я на секунду замер. А потом одним плавным движением отодвинул стеклянную дверцу. Алиса обернулась и её губы тронула лёгкая улыбка. Я протянул ей полотенце, и она быстро завернулась в него. Потом она двинулась ко мне, а я продолжил изучать глазами изгибы её тела, её кожу, по которым стекали капельки воды.
– Может, отойдёшь? – спросила она, приподнимая бровь.
Я дёрнулся, и шагнул в сторону. Улыбнувшись, я признался:
– Залюбовался.
Она вышла из душевой, а я продолжил смотреть на неё. Встав на цыпочки, она прошла в спальню и села на кровати, от чего на смятых простынях начало растекаться мокрое пятно. Я вышел к дверям, и опёрся о косяк рукой, прислонив голову к своему предплечью. Алиса принялась вытираться полотенцем, а потом скомкала его и отбросила в сторону.
Я следил за её движениями, стараясь запомнить каждую деталь. Я увидел, что кожа на её ягодицах покрылась мурашками, когда она стала натягивать грубую джинсовую ткань на бёдра. Вчера она не надела нижнего белья и сейчас одевалась на голое тело, и я знал, что её чувствительная в некоторых местах кожа, покрылась румянцем. Сделав шаг в её сторону, я снова увидел татуировку. Я обратил внимание на то, что оттенки розового на цветах переходят от яркого неонового до приглушённого персикового цвета.
Подойдя ближе, я вдохнул её запах, и она замерла, остановив руки, надевающие свитер. Я закрыл глаза, надеясь, что этот момент навсегда отпечатался на моей сетчатке. Я не хочу этого забывать.
***
– Откуда ты знаешь французский? – спросила Алиса, жуя тост с кусочками бекона.
Я лежал на боку, прямо на полу, и пил кофе. Посмотрев на неё, я улыбнулся.
– Я учился во французском лицее в Риге. А потом окончил курс французской филологии в университете.
– Так ты филолог? – она прищурилась.
Я кивнул.
– И каким ветром тебя занесло в клубный бизнес?
– Ну, на самом деле меня не очень интересовал клубный бизнес. Просто на фоне развода, делёжки бизнеса и имущества пришлось организовывать что–то, чтобы удержаться на плаву, – я нахмурился и повёл плечом, – Серёжа подкинул идею. Я вошёл в долю.
– Понятно. А почему Таллинн? – не унималась она.
– В Риге меня каждая собака знает, – я отставил чашку и лёг на спину, закидывая руки под голову, – В Питере оставаться не хотелось.
