Лора Каннингем - Прекрасные тела
Она представляла себе, как он сидит в ее кресле у огня или выходит из душа с полотенцем на бедрах. Стивен Войку был бледен, как призрак, причем бледен от природы и настолько, что казался собственным негативом. Обладатель самых светлых волос на свете, самых бесцветных ресниц. Его глаза имели склонность «линять», становясь из голубых бледно-сиреневыми.
У Лисбет не было необходимости закрывать глаза, чтобы представить себе Стивена: стоило ей позвать его, причем позвать изо всех сил, как он появлялся — в натуральную величину — в том дверном проеме, где впервые поцеловал ее. Проем завершался изящной архитектурной деталью, мавританской аркой, и именно в этой арке Стивен поцеловал ее, сперва дружески, а потом страстно, и его язык словно бы провел черту между их приятельскими отношениями и той связью, которая вскоре стала так много значить для Лисбет.
До того вечера их знакомство носило бессистемный характер. У них были общие друзья, и они часто оказывались в одних компаниях. Однажды Лисбет даже занималась у Стивена на курсах фотографии. Они встречались на больших вечеринках, а иногда натыкались друг на друга в ресторане. Их знакомство длилось много лет, и Лисбет знала, что Стивен живет по соседству, всего в паре кварталов от нее. Она также знала, что он женат на драматургессе, известной своей нервозностью. Его жена часто уезжала на премьеры своих пьес в другие города, а вернувшись в Нью-Йорк, в основном сидела дома, планируя следующую поездку или переживая из-за того, как приняли ее последнюю пьесу. По слухам, эта женщина отличалась психической неуравновешенностью, и кроме дыма французских сигарет, которые любила и Лисбет, вокруг Стивена Войку клубилась еще и убежденность, что, если он оставит жену, та сойдет с ума, а то и вообще умрет. Выражение сдержанной печали шло Стивену, как дорогой одеколон. Казалось, он давно уже не играет в любовные игры. Всякий раз, когда Лисбет натыкалась на него, они оба чересчур бурно выражали свою радость от встречи — обнимались, смеялись. В эти краткие моменты воссоединения с чужим, в сущности, человеком Лисбет приветствовала и свои надежды, свои мечты о мужчине. Еще до минуты их настоящего сближения им обоим казалось, что они подозрительно хорошо знакомы.
Потом у него вошло в привычку устраивать долгие, ленивые ланчи в «Le Chat Blanc» — бистро на первом этаже дома Лисбет. Он всегда сидел за одним и тем же столиком на террасе, и вскоре Лисбет стала высматривать его белую голову, склоненную над каким-нибудь иностранным журналом. Как-то раз Стивен неожиданно сфотографировал ее. К собственному удивлению, она не попыталась закрыться рукой, а только улыбнулась. На следующий день он принес ей фотографию, которую намеренно «передержал», чтобы Лисбет выглядела на ней такой же призрачной, как и он сам. Он по-европейски склонил голову (хотя из Румынии он уехал еще мальчиком, двадцать лет назад), приглашая ее на чашечку эспрессо. Она приняла приглашение.
Лисбет и Стивен посокрушались о том, что в Нью-Йорке становится все больше «сетевых кофеен». Они оба предпочитали кофейни оригинальные, не похожие одна на другую. Потом они поострили о потоках кофе с молоком, захлестнувших их район, и о слишком больших чашках. Очевидно, эти чашки — нечто вроде городской версии огромных (размером с человеческую голову) кружек, подаваемых в придорожных забегаловках.
Смеяться со Стивом было легко и приятно. Лисбет показалось вполне естественным пригласить его к себе, показать ему свои картины, торжественно водрузить сделанную им фотографию на каминную полку. Но едва они вошли в священную тишину «2 А», как он рывком притянул ее к себе. Он был в старом плаще, и Лисбет, сама себе удивляясь, привстала на цыпочки и начала расстегивать его пуговицы… Она даже не узнала собственный голос, обращаясь к Стиву, шепча его имя, когда он прижимался к ней. Все происходило так, словно бы их случайные встречи наконец-то привели к этому окончательному, полному смысла слиянию их истинных «я».
Первое свидание задало тон всему их роману и по-прежнему не теряло своего очарования. Стивен Войку навсегда остался Стивеном Войку того вечера. Когда теперь Лисбет «видела» его у себя в квартире, он был одет так же, как и в тот день, и она снова представляла, как начинает его раздевать, сначала снимая с него плащ, а потом уже расстегивая ремень. Они вместе упали на неубранную постель, в избыточную пышность перин и подушек. Он засмеялся, сбрасывая книги и журналы, чтобы расчистить место. Стивен Войку даже входил в нее по-особенному: оставаясь неподвижным, он поднимал ее к себе, и они начинали медленно раскачиваться взад и вперед, глядя друг другу в глаза, как им казалось, целую вечность.
И вот теперь он ушел. Хотя он по-прежнему жил по соседству, им почему-то уже не случалось встретиться на улице; он перестал пить кофе в ее бистро. Может, он избегал ее? А может, добрая судьба, так часто позволявшая им сталкиваться друг с другом, теперь решила приговорить их к раздельному проживанию? Лисбет высматривала его повсюду, но не видела нигде, кроме собственного воображения, кроме своей спальни. Он казался невероятно красивым — этаким призрачным красавцем, но его образ начинал распадаться, и даже воспоминание о нем, во всей своей четкости, теперь исчезло.
«Он не виноват», — сказала себе Лисбет и встала с постели, оставив тепло перин вместе с таящимся в них ароматом Стивена. Его вина была в его добродетелях — в доброте, слабости, боязни причинить боль Лисбет или жене. В результате из-за его нерешительности пострадали обе женщины.
Стивен женился в двадцать четыре года — вот к какому типу мужчин/юношей он принадлежал. У них с женой не было детей, зато была собака, спаниель Клео, к которой они оба питали искреннюю привязанность. Всякий раз, когда Стив говорил о Клео, его голос становился мягче, и Лисбет понимала: он любит собаку слишком сильно, чтобы оставить ее. Возможно, в их сражении за Стива победила именно собака. Он часто выгуливал Клео возле дома Лисбет, и та не раз приглашала его зайти как-нибудь к ней вместе с собакой. Но в подобных случаях на лице Стивена возникала гримаса, свидетельствующая о глубоких нравственных переживаниях, словно он считал непозволительным вовлекать собаку в свой адюльтер. Вот поэтому Лисбет так никогда и не увидела Клео живьем, только ее фотографию — в Центральном парке вместе со Стивеном.
Сейчас Лисбет представила их со Стивом последнюю встречу. Он натянул толстый свитер, потом накинул плащ, улыбаясь ей своей нежной, но слабой улыбкой. «Может, лицо человека — это его судьба?» — думала Лисбет, вспоминая маленький, почти не выступающий вперед подбородок Стива, его короткую нижнюю губу, словно бы естественным образом ускользающую от контакта. Да, чтобы целоваться с ним, требовалась особая сноровка: не так-то просто было впиться в эти узкие губы. Его пенис порой тоже вел себя нерешительно, как будто медля перед тем, как войти в Лисбет, зато имел привычку задерживаться в ней надолго, точно ему хотелось бы остаться там навсегда.
