Людмила Волок - Сделка
Наташа проследила за взглядом гостьи:
– Вы знаете эти места?
– Да, немного, – призналась Аня.
– Там у нас дивное озеро. Но желающих искупаться в нем больше, чем воды, – рассмеялась Наташа.
В доме было холодно, несмотря на полыхающий огонь в камине; Наташа включила три электрических батареи, но они пока не справлялись с заданием прогреть холодный воздух.
– Вы пока что курточку не снимайте, а то замерзнете, – предупредила Наташа и повела Аню на экскурсию по дому.
У темной лестницы, ведущей на второй этаж, скрипели почти все ступеньки, причем скрипели по-разному, и Ане это ужасно понравилось.
– Лестница у вас такая… музыкальная, – заметила она.
– Да, – засмеялась Наташа. – Она мне нравится больше всего в этом доме. Свекровь все хочет заменить ее, поставить новую, но Алексей не дает.
Было совершенно ясно, что Наташа – на стороне Алексея, и Ане немедленно понравились и Алексей, и Наташа. И еще она была благодарна Сергею, что он привез ее к своим друзьям, что все больше приоткрывал дверь в свою жизнь – в отличие от нее. Она понимала, что когда-то придется познакомить его и с ее друзьями, и с ее родными – Аня хотела этого и боялась.
Единственным человеком, которого она могла представить Сергею без опасений, была бабушка. С бабушкой можно было договориться – вернее, даже устроить заговор молчания на предмет Аниной классовой принадлежности. И вполне можно было даже пригласить Сережу в гости к бабушке домой, когда та испечет любимый луковый пирог, и не бояться, что по каждой детали жилища можно будет определить Аню как дочь богача.
Аня давно уже догадалась, что никакой Сергей не технический директор издательства. Ну, может, сисадмин. На вопросы о работе отвечал туманно, вечерами не задерживался, да и вообще, у него было как-то слишком много свободного времени – даже для сисадмина. Тем более для технического директора!
Тогда зачем он врал? Почему ничего не рассказывал о своих делах, не хвастал достижениями и не строил планы? Когда Аня задавала вопросы о работе, он терялся и даже немного злился, словно она устраивала допрос с пристрастием о его прошлых связях. И она вздохнула свободно, лишь когда он признался, чем на самом деле занимается по жизни. Хотя, конечно, и на водителя маршрутки он был похож мало. На этот счет у Ани был дерзкий план, который она уже пару недель собиралась осуществить. Да все никак не решалась.
Но кое-что по-прежнему казалось очень странным: он совершенно не интересовался ее семьей. Не пытался узнать, чем занимаются ее родители, не спрашивал, где она живет. По «брату» Мише, когда тот приезжал за Аней, скользил равнодушным взглядом и даже вроде бы избегал смотреть ему в глаза. И даже ни разу не попытался напроситься к ней в гости.
Сергей нравился Ане, нравился все больше; она успела за это время к нему довольно крепко привязаться. Но она о нем почти ничего не знала. Иногда ей начинало казаться, что он скрывает от нее что-то… постыдное. Что-то такое, что может ей очень не понравиться. А иногда – вдруг – мелькала мысль: «Он ничего не спрашивает о моей жизни – просто потому, что знает, кто я. И ему нужны мои деньги». Становилось холодно и страшно, Аня гнала эту мысль прочь, подальше от пронзительных голубых глаз Сережи, от его рук, от его голоса и его заботливого: «Как ты чувствуешь себя, малышка?»
Она чувствовала себя хорошо. Мало того: она чувствовала себя чувствующей! И это было самое главное. А остальное, говорила себе Аня, просто мерещится. От избытка счастья.
…Потом они все вместе пили глинтвейн у костра и жарили шашлык, который получился жестким, несмотря на супер-рецепт маринада. Ребята отправились в супермаркет на кольцевую дорогу за новым мясом (все-таки, чертов шашлык таки нужно было приготовить: ведь они ради него и собрались!). В конце концов, вместо мяса (когда его теперь мариновать-то?) были привезены колбаски, которые с успехом прожарились на мангале и были немедленно съедены проголодавшимися дачниками.
* * *Хозяйский диван в гостиной, где разместили Аню с Сергеем на ночь, скрипел немилосердно, и они боялись лишний раз повернуться, чтобы никого не разбудить. В комнате было сыро и холодно; камин, даже с помощью трех обогревателей, так и не успел прогреть остывший за время осенних холодов дом. Но Аня храбро сняла всю одежду и быстро нырнула к Сергею под одеяло, и им тут же стало жарко, и совершенно наплевать на скрип и выпирающие пружины…
Луна светила в незашторенное окно; Анино лицо с огромными черными глазами казалось совершенно неземным в бледном лунном свете.
– Ты – принцесса Греза. Ты знаешь, что ты – принцесса? – Спросил Сергей.
– А во мне, и правда, течет благородная кровь! – вдруг похвасталась Аня и тут же смутилась. – Я об этом никому не говорю… Папа – из дворянской семьи. Ольховские чудом уцелели в смутное революционное время. Им не удалось эмигрировать; прадед погиб в гражданской войне. А прабабушку, рискуя жизнью, приютила ее собственная прачка, выдав бывшую хозяйку за свою немую сестру. Представляешь, прабабке пришлось всю жизнь молчать, чтобы сохранить жизнь! Она потом даже замуж вышла за доброго человека, сельского кузнеца, у них родилась дочь… Лишь перед смертью прабабушка заговорила, рассказала дочке о ее корнях. Потом, конечно, мой папа всю родословную проследил.
Сергей вспомнил о портретах предков в кабинете Ольховского. Значит, Александр Петрович не пускает пыль в глаза, украшая стены признаками знатного происхождения. Сергея это не то чтобы особенно порадовало. Он просто как-то сразу перестал считать Аниного отца напыщенным болваном, и, скорее, порадовался за Аню. Ведь, наверное, не слишком приятно иметь в отцах напыщенного болвана…
Сергей не заметил, как замолчала Аня. Он смотрел в окно и думал о своей семье. Прошло несколько долгих минут, когда он – словно с удивлением – вернулся в настоящее и будто заново увидел Аню – совершенно чужую девушку, которая была рядом с ним этой ночью.
Скрестив ноги, она сидела на постели неподвижно, как тонкая фарфоровая статуэтка; лунная дорожка излучала тихий холодный свет, и хотелось это молчание продлить, как забвение – каждому из этих двоих было и хорошо, и мучительно, и немного страшно. Была лишь одна возможность прервать это почти мистическое состояние, вернуть жизнь остывшей комнате и продрогшим телам, и они немедленно, ничего друг другу не сказав, ухватились за эту возможность, словно утопающие – за кромку последней шлюпки, отплывающей от тонущего корабля.
Поцелуи их были обжигающими и поспешными – они словно торопились сказать друг другу, что многое – совсем не то, чем кажется; что их недомолвки и секреты – ничто по сравнению с тем, что они чувствуют друг к другу, и что они значат друг для друга; и что впереди их ждет только счастье, счастье без границ…
