Семь звезд (СИ) - Сурмина Ольга

Однако сейчас на него из темноты смотрело, как минимум, три стеклянных глаза скрытых камер. Тогда, в туалете клуба ему было почти плевать на это, но сейчас… Макс слишком много труда вложил в эту ночь, чтобы просто вырезать её с камер. Шоу… должно продолжаться.

— Я тебя люблю. — Едва не сквозь зубы повторил он, безотрывно глядя сквозь ночь на мягкие влажные губы. — Хочешь, я дам тебе денег, чтобы ты провела со мной ночь? Много денег. Не отнекивайся, тебе понравилось в прошлый раз. Так почему бы не сделать это снова? Хотя бы… из выгоды. Я хочу тебя.

Она поперхнулась. Дыхание учащалось, хотелось отступить, но ноги ощущали широкую кровать прямо позади. Он это сейчас серьезно? Грегораст ей предлагает… деньги за секс?

С одной стороны, можно дать ему пощечину за это предложение, развернуться и уйти. С другой… они уже спали вместе, кроме того, Аронст вечно не хватало денег. Иногда девушка подрабатывала, иногда ела овощи с маминой фермы. И плевать на эту бедность, ничто не стоило акта проституции. Ничто не сможет компенсировать боль ночи с чужим мужчиной. Ничто, кроме одного.

Чувств. Сейчас ей предлагал деньги за секс тот, рядом с кем неустанно колотилось её крошечное сердечко. Кому она сейчас не говорила правду, а перед кем старательно отрабатывала актерский дар. Потому что он типичный мажор. Потому что он такой же как все. Тот, на кого нельзя рассчитывать, тот, кто позволяет лезть себе в трусы красивым и статусным девушкам. Пошлый. Порочный. «Любовь» для него — вспыхнутое, как лампочка, чувство. Поверхностное и возбуждающее, не более. Он такой же, как все. Не особенный.

Вот только знание этого факта чувств не убирало. Оно резало. От осознания его порочности хотелось заплакать. Ведь так хотелось верить, что он не такой, как другие. Так хотелось.

Парень видел сомнение в её глазах. Одно это сомнение сейчас было сродни комплименту. Молодой человек прищурился и медленно улыбнулся.

— Десять.

— Что «десять»? — Дэлл сжала зубы.

— Десять тысяч долларов. За одну ночь. Что скажешь?

Вновь сомнение. Ей в её однокомнатной халупе можно будет жить на эти деньги целый год. Кроме того. Прямо сейчас можно закрыть глаза и позволить. Позволить коснуться себя самым обжигающим на свете рукам. А потом… на рассвете забыть это. Навсегда оставить случайное воспоминание в этой каюте.

Она молчала. Зрачки беспорядочно носились по полу.

— Двадцать. — Его улыбка становилось все шире. Прогибал, продавливал. Не силой своей жуткой ауры и авторитета, так силой денег. Как и всегда.

— Макс. — Губы дрожали. Ладони потели, и девушка нервно вытерла их о футболку. — Я не думаю, что…

— Тридцать. — Он прищурился. — Подумай хорошо, я не буду поднимать цену до бесконечности. Тридцать тысяч долларов люди получают за год на неплохой работе. Вернешься в Миннесоту, будешь жить безбедно как минимум год.

В тот же момент её едва не прострелило. Аронст сжала кулаки, затем мрачно, отчужденно усмехнулась.

— Нет Макс, я — пас, спасибо.

— Что это за очередной строптивый выпад? — Прорычал тот. Улыбка превращалась в оскал.

— Я просто подумала, что не настолько люблю деньги, чтобы потом чувствовать чудовищное унижение. — Она подняла на него глаза. — Не поверишь, но не настолько. Деньги по жизни можно заработать. Да, в моем случае яхту я себе не куплю. И отдых тут, и даже крутое дизайнерское платье. Но за то потом я не буду чувствовать себя униженной и использованной. Деньги того не стоят. Чувство… что о тебя вытерли ноги может преследовать потом годами. Я на психотерапевта потрачу больше, чем сейчас заработаю.

Грегораст вновь гневно раскрыл глаза. Деревенская дура из Миннесоты отказывается унижаться, даже за деньги. А вот он сделал это пару минут назад. Сказал «люблю», когда хотел поставить перед собой на колени. Сейчас это бесило едва не до дрожи. Дура не прогибалась. И прямо сейчас он не мог с этим ничего сделать.

Она опустила глаза. Почти сломал. Почти согласилась. Если бы не одна скользкая, случайная фраза: «вернешься в Миннесоту, будешь жить безбедно как минимум год».

Это говорит ей тот, кто пару минут назад признавался в любви? То есть… его любовь строго датируется месяцем, который Дэлл проведет здесь, и не более? Судя по всему, Грегораст, в таком случае, планировал с ней «высокие» отношения. «Я не на помойке себя нашла, чтобы сознательно становиться развлечением для сынка очередного магната».

Да, Аронст хотела хорошей жизни. Она мечтала о ней. Но не такой ценой.

Он тяжело дышал. Сжимал кулаки, потом расслаблялся, потом вновь их сжимал. В зрачках одна за другой танцевали эмоции негодования, ненависти, похоти. Парень так и не отрывал глаз от мягких влажных губ. Медленно поднял руку, после чего осторожно, едва ощутимо провел по ним большим пальцем.

— Знаешь, Дэлл. — Тихо чеканил Макс. — До этого дня мне нравилось чувствовать эмоции. Любые. Я не боюсь потерять людей, не боюсь сказать лишнего. Не боюсь… сделать что-нибудь не так, потому что все покупается, и все продается, вопрос в цене. Обижу? Значит, откуплюсь. Разочарую? Тоже откуплюсь. Найду, чем. — В глазах сверкнуло нечто жуткое. — Так что когда ты не пришла ко мне в уборную… я ощущал азарт. Сперва. Потом взбесился. Теперь я тебя практически ненавижу. — Он надавил на девичьи губы и коснулся ровных передних зубов. — Ненавижу. Ты должна была спустить мне это с рук. Тот танец. Не за извинение, так за чувства. не за чувства, так за деньги. Какого хера сейчас происходит? Какого хера бедная девочка из Миннесоты заставляет меня чувствовать полным идиотом? — Молодой человек навис над своей гостьей, и та ощутила плечами касание длинных прядей волос. — Мне теперь хочется посмотреть на твоего необыкновенного из университета. Я же лучше, я знаю. И ты это… должна знать, у тебя же есть глаза. Иначе бы ты не пришла на пляж в тот вечер. — Губы исказила слабая ухмылка.

— Необычно видеть тебя искренним. — Она проглотила ком. — Ты перестал ломать комедию про любовь. Спасибо.

— Ломать комедию? Дура. — Рука скользнула вниз и сжала подбородок.

Он резко наклонился, касаясь её губ своими. Аронст раскрыла глаза, попыталась попятиться, но едва не упала спиной на кровать. Сердце так громко стучало в ушах, что дышать становилось сложно. По спине полз холод, пальцы на руках дрожали. Сжимает щеки, лезет языком в рот. Его надо оттолкнуть, но тело словно оцепенело. Поцелуй можно считать предательством себя? Она не знала. Но надеялась сторговаться с совестью, как только выйдет выкрутиться из его рук и сбежать отсюда. Мужская ладонь гладила спину, продолжала задирать футболку.

Ему должно стать легче, оттого что в его признание не поверили, вот только не становилось. Теперь от этого тоже было злостно, и хотелось, чтобы поверила. Он говорит такие слова, а она называет их комедией?

— Я тебя ненавижу. Параноидальная самоуверенная дура. Стал бы я с тобой возиться, если бы мне было насрать? Не стал бы. Считай мой стояк сегодня любовью, это почти что правда. — Грегораст оторвался от чужих губ, затем вновь в них впился.

Сейчас ему было плевать на камеры, он даже о них забыл. Ему нравилось чувствовать эмоции, но только не такие. Не тогда, когда его отшивают. Это злило, царапало, обескураживало. Что с этим делать? Развернуться и уйти теперь не получалось.

А вот целоваться нравилось. Кусать губы, потом резко отрываться, наклоняться и оставлять засосы на бледной коже тонкой шеи. Пусть ходит меченная, пусть оправдывается. Что любит, якобы, одного, а бордовые пятна скрывает от другого. От него. Потом будет говорить, что любит кого-то там, а трахается с ним. Что думает о ком-то еще, а сосет все равно ему.

Ему.

— Я люблю тебя. — Вдруг вновь сказал парень, оторвавшись от шеи. Стеклянные глаза таращились на спутанные мягкие волосы, на бледную мочку уха. — Так, как умею. Иди ко мне.

Так, как умел. Коротко, жарко, импульсивно. Тяжело, жестоко, вожделенно. Он не отказывал себе в чувствах, не пытался их смягчить или обернуть в нежность. Так, как умел. Ненормально.