Первый/последний (СИ) - Ру Тори

Я могла бы всю жизнь провести тут, за шкафом — в компании Влада, в его объятиях, под его одеялом. Но нужно ли это ему — ведь он так ничего не прояснил, не пообещал и не предложил...

Сжимаю никчемные, слабые руки в кулаки и улыбаюсь:

— Итак, еще один пункт можно смело вычеркивать. Спасибо за отличную компанию и этот вечер. А теперь, по традиции, мне пора возвращаться домой.

***

Глава 32. Влад

— Ладно, дед, мы, пожалуй, пойдем. Ты уже большой мальчик — постарайся обойтись без драки, не устроить пожар и не разнести к чертям дом, — накидываю ветровку, подаю Эрике пальто, и она, чуть помедлив, просовывает в рукава тонкие руки.

Князь держится за обшарпанную стену и едва не плачет от умиления — даже если бы я притащил с собой резиновую куклу из секс-шопа, он был бы счастлив, но появление сногсшибательной красавицы Эрики повергло его в глубочайший шок.

Энджи и при живом-то отце не скрывала брезгливости к деду, никогда не называла его по имени и почти не навещала, а потом и вовсе постаралась свести любое общение к нулю. Зато Эрика искренне прониклась этим старым придурком, затаив дыхание, слушала его философские бредни, широко улыбалась и даже согласилась потанцевать, и я благодарен ей всей душой.

Его, как и меня, никто никогда по-настоящему не любил...

— Приятно познакомиться, — окончательно забыв про радикулит, Князь раскланивается и обворожительно стреляет глазами. — Заглядывайте в гости, милая Эрика. Можно и без предупреждения — всегда буду рад...

— Спасибо, мне очень у вас понравилось! — Эрика польщена, растрогана и похожа на сияющего ангела, а меня переполняет давно забытое ощущение волшебства, приближения новогодних и рождественских праздников, веры в чудеса, освещенной разноцветными огоньками гирлянд.

Этот опыт можно пережить только в кругу самых близких людей, и в груди становится неспокойно и тесно от распухающего в ней тепла.

— Ангел, сошедший с неба ангел, — словно прочитав мои мысли, вдохновенно приговаривает Князь, одобрительно подмигивает, и я сконфуженно отвожу взгляд. Пожалуй, теперь я сполна понимаю тех дурачков, что, взявшись за ручки, как зомби гуляют по улицам и ни черта, кроме друг друга, не видят.

Ослабевшими пальцами застегиваю молнию на толстовке, балансируя на одной ноге, покрепче затягиваю шнурки. Сердце кувалдой грохочет под ребрами, в ушах оглушительно шумит кровь. Эрика растерянно жмется к дверям, прикусывает губу, и я никак не могу оклематься от исступленного поцелуя, происходившего между нами всего каких-то десять минут назад.

Я был готов продолжать. Я бы не остановился — помешали вопли гостей за шкафом и зудящая на подкорке мысль, что Эрика слишком напряжена — даже напугана — для случайного, но желаемого пьяного перепиха.

***

В подъезде опять скрутили все лампочки, лестничные пролеты поглотил кромешный мрак. Подсвечиваю ступени фонариком айфона и снова беру Эрику за руку — в моей голове ничего не закончилось, я изрядно пьян, хотя, осознавая ответственность за хрупкую девчонку, весь вечер вместо коньяка пил лимонад.

Выбираемся в студеную бескрайнюю ночь и медленно бредем по засыпанному листвой тротуару — звездное небо давит на макушку, с припухших губ Эрики срываются облачка пара, а по моему телу проносятся хаотичные импульсы тока. Я хочу вечно смотреть на нее, ловить каждое слово, слышать звенящий смех. Целовать до потери сознания, обладать податливым телом, ежесекундно дотрагиваться до нее и убеждаться, что это — явь, а не сказочный сон.

А Энджи... Черт с ней, с дурной, несчастной, пропащей Энджи — еще одной истерикой меня не испугать.

Я реально урод и шакал, мне не впервой ее предавать — все три года, пока я с ней рядом, я под разными предлогами пытался отползти, обмануть, отдышаться, отмыться. Ради Эрики я выстою — не отведу глаза, когда ведьма станет заглядывать в них в поисках правды, буду врать ей в лицо, насмехаться, держать в руках, и она не доберется до того, что теперь мне так дорого.

— Какой у тебя замечательный дед! — Эрика покачивается и восторженно улыбается. — Добрый, начитанный, мудрый, понимающий. Тебе очень с ним повезло!

— Сдается, это у вас взаимно, — констатирую с досадой и от души пинаю замшелый обломок древнего кирпича. — Он тоже на тебя запал. Говорю же: он тот еще жук. Сейчас у него тайный роман с Дусей, загадочной дамой в зеленом кардигане...

— Так ей же всего сорок два? — изумляется Эрика, и я пожимаю плечами:

— Ну, вот...

— Почему ты зовешь его Князем?

— Он уверен, что принадлежит к княжескому роду. Какие-то справки по архивам собирал... — я слово в слово пересказываю возможную историю наших предков, и Эрика задумчиво тянет:

— В этом действительно что-то есть... Этим многое объясняется, Влад.

Мрачно ухмыляюсь. Прохвост Николай Эдгарович устроил мне контрастный душ из испуга, отчаяния и глухой ярости — на миг показалось, что он не уследит за языком, проговорится насчет Энджи, и все светлое и чистое, чудом пустившее ростки на отравленной почве моей реальности, высохнет и погибнет.

Но Эрика не спрашивает о причинах размолвки с Князем, и я постепенно расслабляюсь.

Хитрый старик всего лишь надавил на мою совесть и подкинул важную тему для размышления: кто для меня Эрика, если я служу той самой резиновой куклой при Энджи, и даже родной дед, рассекретивший нас год назад, ничего не может с этим поделать.

Проблема в том, что ответа я не знаю.

Ясно одно: Эрике нравится то, что происходит, а я хватаюсь за нее из последних сил, потому что иначе — утону...

— Представляешь, как причудлива судьба. Месяц назад этот город был для меня лишь надписью на географической карте, а теперь я здесь и узнала тебя.

— Это хорошо? — уточняю на всякий случай, и Эрика упрямо кивает:

— Да. Раньше у меня не было друзей и возможности строить планы. Мне было фигово, настолько, что я могла умереть... Я решилась все изменить, и помог мне именно ты — оплатил переезд и квартиру, согласился прикрыть и стать другом. Благодаря тебе я получила второй шанс и увидела внятный образ своего будущего. Вот почему Кнопка так стремилась нас познакомить! Говоришь, за искренностью не к тебе? Тогда к кому же, Влад?

Она останавливается, осторожно убирает волосы с моего разгоряченного лба, смотрит завороженно и пристально, словно перед ней в свете фонаря растерянно моргает самое прекрасное существо на земле, а не трусливый урод, загнанный инстинктами в угол.

И я вдруг... становлюсь улучшенной версией самого себя.

Потому что хочу быть таким. Невозможно долго протянуть без воздуха и света...

Я обнимаю ее, она прижимается ко мне всем телом, и ночную тишину нарушает чуть слышный восторженный вздох. Аромат цветочных духов обволакивает и обжигает — отныне и навсегда с этим запахом у меня ассоциируется счастье.

Ее сердце стучит в такт с моим, губы раскрываются, я опять припадаю к ним, и меня сносит теплой солнечной волной.

По шоссе проползают одинокие автомобили, справа темнеют колья чугунного забора и закрытый на ночь парк — в его черной глубине зловеще шумят деревья, гремят цепями качели, в голос скрипят ржавые суставы каруселей. Совсем недавно я попрощался в нем со своей никчемной, бессмысленной жизнью — с увлечениями, дружбой и мечтой, но что же тогда тихо стонет, отвечает на поцелуй и дрожит в моих объятиях прямо сейчас?..

По векам бьет алая вспышка, я дергаюсь и раскрываю глаза — к нам направляется троица с жетонами, дубинками и рациями, стены близлежащих домов и выщербленный асфальт лижут желтоватые, ослепительно яркие лучи фонариков.

— Менты. Что называется, поосторожней с желаниями... — шепчу Эрике в губы и судорожно шарю по карманам. — Паспорта нет. Твою ж мать...

— У меня тоже, — всхлипывает она. — Разве нам что-то грозит?

— А нужно, чтобы грозило? — я озадаченно потираю висок, и она хитро прищуривается:

— В точку. Нужно! Пусть на меня составят настоящий протокол!