Под кожей (ЛП) - Стоун Кайла

— Сидни, тебе нужна помощь. Позволь мне помочь. Поговори со мной.

Прохладный кафель холодит мою спину. Горячие слезы застилают глаза. Я не могу расплакаться. Слезы утопят меня. Я закрываю глаза. Думаю о маме, о презрении на ее лице, о том, как она закрыла глаза и отвернулась от меня. Я вспоминаю Жасмин, как искривился ее рот в удовлетворении, когда она прошипела «эмо, режущая себя психичка». Как тем летом я так сильно хотела рассказать ей свои секреты, и начала с порезов, самого слабого и незначительного из моих демонов, как моя слабость только дала ей больше топлива, чтобы причинить мне боль. Никому нельзя доверять. Люди просто используют твои тайны, чтобы сломать. «Ты уже сломана, — шепчет голос в моей голове. — Что еще ты можешь потерять?»

Сейчас или никогда. Желчь поднимается в моем горле, и я не могу остановить слезы, текущие по моему лицу. Я должна быть храброй. Я выбираю быть храброй. Я делаю глубокий, рваный вдох.

— Давным-давно жила-была маленькая девочка, в маленьком белом домике в центре кукурузного поля. И в ее доме стены орали, и кричали, и стучали, и лупили, и плакали долгими слезами. Маленькая девочка считала это нормальным.

Когда стены становились очень громкими, младшие братья девочки приходили в ее комнату в пижамах, с одеялами и плюшевыми игрушками, и она укладывала их в свою кровать. Потом она засыпала, чувствуя сладкое дыхание малышей на своей щеке и острый локоть в спину, но в ее комнате было безопасно. Ее комната оставалась самым безопасным местом во всем доме, во всей Вселенной.

Какое-то время девочка даже верила, что в ее пальцах есть волшебство. Она могла заключить своих младших братьев в объятия, и они переставали плакать, переставали бояться. Маленькая девочка никогда не боялась — вот что давало ей волшебство.

— Потом девочка начала расти. Ее отец стал отправляться в путешествия на кукурузные поля в поисках денег, а мать погрузилась в тяжелые чары, от которых не могла проснуться. Сколько бы раз девочка ни прикасалась к ней своими волшебными пальцами, мама не вставала.

— А потом… — Мой голос срывается. Соленые слезы текут в рот. Каждое слово на вкус как рвота, обжигает как яд. — В стенах жили тени. В самую темную и тихую ночь тень вышла из стены, скользнула в комнату девочки и не издала ни звука. Стены его не остановили. Магия его не остановила. То, что делала тень, не приносило радости. Девочка не знала, как поступить, поэтому ничего не предпринимала. Она лежала неподвижно, как статуя, ее сердцебиение замедлилось, а дыхание спиралью устремилось к потолку и исчезло. Ее кожа стала бумажной, а кости настолько хрупкими, что прорвались сквозь плоть. Она летела вверх, как бабочка, как бледная пятнистая ласточка, тяжелые черные крылья мерцали обсидианом. Сверху она могла наблюдать за своими братьями и видеть, что они в безопасности. Оттуда смотрела на свою мать, одинокую в своей постели. Она могла выпорхнуть в окно и исследовать ночное небо. Поэтому всякий раз, когда приходила тень, девочка вырывалась из своего тела, сбрасывала кожу и взмывала вверх, улетая в другое место.

Арианна схватила меня своей теплой, сухой рукой. С ее губ срывается тихий стон.

Я не смотрю на нее. Не могу. Я смотрю на потолок, на маленькую трещину в углу, похожую на паутину. Мое дыхание становится тяжелее, резче. Боль обжигает горло, язык. Но я не останавливаюсь. Не прекращаю рассказ.

— Так продолжалось до тех пор, пока ночная тень не сменилась дневной. И хотя девочка дала тени все, что он хотел, этого все равно оказалось недостаточно. Он все еще был голоден. Он хотел большего. Он поймал ее, привязал. Он вырвал ей крылья, чтобы она больше не могла улететь. Теперь девочка знала, что никакой магии, на которую она рассчитывала, на самом деле нет. Она просто лежала и ничего не делала. В конце концов, она оказалась просто трусихой. И все как будто знали об этом, как будто это написано у нее на лбу. Как будто они могли видеть правду о том, кем она была на самом деле. Все обидные прозвища, какими они ее называли, были правдой. — Я выплевываю последние несколько слов, как будто они ядовиты.

— Ох, Сидни.

Я заставляю себя повернуть голову, ожидая осуждения, насмешек, презрения, которые, как знаю, заслужила.

Только она не говорит ничего подобного. Слезы стекают по щекам Арианны. Ее глаза — глубокие колодцы печали.

— Мне очень, очень жаль.

— Я позволила ему сделать это… Я позволяла этому происходить. Четыре года.

— Нет. Ты не можешь так думать. Он несет ответственность. Ты была просто невинным ребенком.

— Все, что обо мне говорят, правда.

— Нет. — Ее голос становится твердым. — Нет. То, что он сделал с тобой, не твоя вина.

— Я просто лежала там, делала вид, что ничего не происходит, но потом попыталась заставить его остановиться. Я не хотела быть такой — такой уродливой и грязной внутри. Я хотела, чтобы это прекратилось. Но он не хотел. Я не могла, не могла заставить его остановиться… До сих пор.

— Мне так жаль.

— Моя мама беременна. — Слова горчат у меня во рту. — Девочкой.

Арианна сжимает мою руку. Я не отстраняюсь. Я чертовски устала.

— Вот почему ты это сделала.

Я тупо киваю. Моя душа опустошена.

— Когда?

— Только что. Я не знаю. Тридцать, сорок минут назад.

Глаза Арианны расширились.

— Ты уверена, что он…?

— Он мертв. Моя мама проверила.

— Твоя мама?

— Она пришла домой сразу после этого. Она плакала и кричала, а потом вдруг затихла. Она велела мне уходить. Вытерла пистолет. Я не знаю, что она собирается делать. Я просто жду, когда копы, наверное, придут и заберут меня.

— Но он… он ранил тебя. Это ведь была самооборона?

— Не знаю. Я так не думаю. Я направила на него пистолет. Он отступил. Он не пытался меня убить. Я понимала, что делаю.

Рот Арианны сжался в тонкую линию. Ее лицо лишилось цвета.

— Ты дрожишь как лист. Я принесу одеяла. Ты можешь лечь на диван. Мои родители вернутся только через пару часов. Ты можешь остаться здесь.

Я тяжело вздыхаю.

— Спасибо.

— Мы что-нибудь придумаем. Все будет хорошо.

Слезы выступают на моих глазах.

— Нет, не будет.

Глава 24

Следующие два часа я лежу на диване Арианны, завернувшись в ее мягкий, лавандовый плед. Арианна увеличивает температуру в помещении, но я не могу согреться. Мое тело сотрясает дрожь, а зубы продолжают стучать. Не могу перестать видеть его глаза. Мои глаза.

Арианна запекает для меня макароны с причудливыми сырами, такими как грюйер, азиаго и фонтина, ни один из которых я никогда не пробовала. Я пытаюсь их съесть, но начинаю задыхаться. Арианна ставит блюдо в холодильник для своих родителей.

Она ходит взад-вперед перед диваном.

— Как насчет Лукаса? Мне ему позвонить?

— Нет!

Она смотрит на меня, удивленная.

Стыд охватывает меня при мысли, что Лукас узнает правду обо мне. Я едва выжила, рассказав Арианне. Он все равно не захочет иметь со мной ничего общего после камня.

— В смысле, я не могу, ладно? Больше никому. Пожалуйста.

— Хорошо. Больше никому. — Она опускается на диван рядом со мной и возится со своим телефоном. И тут резко вдыхает. — О, нет. Нет, нет, нет.

— Что?

— Надеюсь, ты не против. Я просто, я хотела посмотреть и узнать…

— Выкладывай.

— Патрицид — это юридический термин для того, что ты… что произошло. — Ее голос колеблется, как будто Арианна думает, что я собираюсь вскочить и откусить ей голову в любую секунду. — В США происходит около 300 случаев отцеубийства в год. Почти во всех случаях причиной инцидента является жестокое обращение с ребенком…

— Не останавливайся. Просто скажи, чтобы там ни было.

Она потирает висок и вздыхает.

— Прокуроры отказываются от судебного преследования лишь в незначительном числе случаев, несмотря на известные факты злоупотреблений. Средний приговор — от пятнадцати до двадцати лет.