Джанет Дейли - Маскарад
– О нет, не со всеми… Он познакомился с Адриенной, – поправила девушку Нэтти. – Это случилось в 1852 году…
13
Лес корабельных мачт высился над океанскими судами. Серые паруса были опущены. Грузчики, словно муравьи, сновали по палубам; их темнокожие тела раскачивались, сгибаясь под тяжестью мешков. Капитаны нетерпеливо расхаживали взад и вперед, понукая рабов, которые закатывали тюки с хлопком вверх по трапу и опускали в трюм. Разноязыкая моряцкая братия слонялась по берегу в поисках увеселений, а потом на бровях возвращалась обратно. В порту было шумно. Так шумно, что чуть не лопались барабанные перепонки. Отовсюду раздавались громкие крики, смех и площадная брань, непристойные куплеты и залихватские песни моряков, слышался звон корабельных колоколов и гортанные пароходные гудки.
Ветер разносил этот шум вдоль берега, шаловливо теребил хлопок, наваленный на причале, подбрасывал кверху оторванные волокна. Воздух был напоен запахами патоки и пряностей.
Броуди Донован с довольной улыбкой обозревал окрестности. Он любил эти запахи, любил суету, всегда царящую в порту. В порту он чувствовал себя как дома. И даже лучше, чем дома!
Броуди приветственно помахал рукой капитану «Кресент Глори» и, подхватив под мышку небольшой плоский сверточек, повернулся спиной к воде.
Впереди теснились дома старого города, этого бастиона аристократических креольских семейств. Кэнал-стрит – улица Канала – негласно служила границей, отделявшей старую часть города от новой, американской, – шумного делового центра. Именно там находилась контора «Кресент Лайн», и Броуди каждый день туда наведывался. Но сегодня он отправился во Вье-Карре.
Броуди быстро спустился по набережной, прошел мимо убогих лавчонок, где продавались дешевые товары для моряков, миновал пивные, где спозаранку было полно завсегдатаев, торопливо пробежал мимо лотков с устрицами. Улица была загромождена телегами, на которых лежали различные грузы. По реке в Новый Орлеан доставлялось множество товаров; их выгружали на берег и развозили по городу в запряженных мулами повозках.
Пробираясь между телегами на другую сторону улицы, Броуди здоровался со знакомыми возницами, смеялся и шутил, мгновенно перейдя на простонародный жаргон:
– Эй, О'Шоннесси! Ты чего кемаришь, браток? Небось перепил вчера, да?.. А ты, Майкл, скажи своей женке, что я на днях намерен отведать ее пышек. Конечно, когда тебя не будет дома!.. Ну ты даешь, Долан! Опять схлопотал в глаз! Ты когда научишься драться, малыш?
А в ответ слышалось:
– Фу-ты ну-ты! Какой он теперь важный! Тебя как называть: ваша честь или ваша милость?.. Да вы поглядите на его жилетку! Короли – и те, наверно, так не выряжаются!.. Эй, Донован! Что это ты тащишь под мышкой? Кружевные платочки, носик себе утирать?
В грубоватых шуточках сквозила любовь. Любовь и гордость за человека из простой среды, который выбился наверх, но не забыл своих бывших товарищей. Ведь извозчики, как и Броуди, еще совсем недавно гробили свое здоровье на строительстве канала, прозванного в народе проклятой канавой.
Однако при всей легкости, с которой Броуди поддерживал разговор с простыми людьми, он разительно отличался от них. И не только потому, что носил дорогой черный сюртук и парчовый жилет, а на голове у него была черная шляпа, да и в начищенные ботинки можно было смотреться как в зеркало. Эта разница ощущалась и прежде, когда Донован одевался в лохмотья.
Ирландцы вообще крепко держатся друг за друга, и в этом смысле Броуди был настоящим сыном своего народа. Подобно всем своим соплеменникам, он порою впадал в черную меланхолию, но любил добрую шутку и веселье. Броуди был вольнолюбив, как и полагается ирландцу, однако его тяга к независимости всегда выражалась оригинальным способом, не так, как у соотечественников.
Да, он тоже ползал по непролазной грязи болот, дышал смрадом, видел гниющие трупы, а по ночам обливался потом, рухнув на тощую лежанку. Но в отличие от земляков Броуди не тосковал, вспоминая зеленые ирландские долины и речушки с прозрачной, сверкающей водой. Его дух поддерживало другое – мечта, что когда-нибудь по вырытому каналу поплывут его собственные корабли… такие же, как тот, на котором он прибыл в Америку. Чем больше он размышлял, тем сильнее верил в возможность осуществить свою мечту. Только надо было действовать осмотрительно, шаг за шагом: сначала приобрести плоскодонки, потом речные суда, ну а затем… Затем нацеливаться на покупку большого корабля. Главное – эта цель достижима, пусть и не сразу!
Броуди углубился в кварталы старого города. Взгляд его скользнул по новехоньким шпилям собора святого Луки, построенного на месте полуразрушенной колокольни и сильно изменившего городской ландшафт. А уж когда к панораме города добавился силуэт пресвитерианской церкви и два трехэтажных, совершенно одинаковых особняка в стиле ренессанс, построенных рыжеволосой баронессой Понтальба, – на верхнем этаже этих особняков размещались роскошные апартаменты, – центр изменился до неузнаваемости. Но Броуди считал, что перемены только начинаются. В последнее время ходили упорные слухи о том, будто пляс д'Арм – площадь Оружия – переименуют в площадь Джексона, героя битвы за Новый Орлеан. И Броуди не сомневался – так оно и будет. Янки получили большинство мест в городском совете и настоят на своем, что бы ни кричали проклятые креолы.
Еще несколько шагов – и шпили собора скрылись из виду. Их загородили дома, теснившиеся по обеим сторонам узенькой улочки. Фасады были аккуратно оштукатурены и покрашены в пастельные тона – желтоватые, голубоватые и нежно-розовые. Каждый дом опоясывал большой балкон, огороженный изящной чугунной решеткой. Орнаменты решеток поражали своим разнообразием. Броуди шел в тени, отбрасываемой балконами. Солнце припекало по-весеннему. Зимой в переулках Старого города было сыро и мрачно, но сегодня денек выдался на славу.
Повозки грохотали, проезжая по грязным улицам и забрызгивая шикарные кареты, запряженные прекрасными лошадьми в дорогой, сверкающей сбруе. Броуди увидел впереди белого надсмотрщика с хлыстом. Тот надзирал за рабами в цепях и ошейниках. Бедняги чистили сточные канавы. Скорее всего это были беглые рабы, которых в наказание отправляли на самые тяжелые городские работы.
Броуди прошел по булыжной мостовой мимо симпатичных лавчонок и тюрем с толстыми решетками на окнах. На его пути попадались многочисленные торговки фруктами и цветами, путешественники, с любопытством глазевшие на городские достопримечательности, богато одетые отпрыски аристократических креольских семейств – они либо спешили на уроки фехтования в школы на Эксчейндж-стрит, либо намеревались выпить кофе с приятелями. Броуди обогнал поразительно красивую мулатку с ярким тюрбаном на голове. Она шла, скромно потупив взор. Ее украшения и дорогие наряды, видно, остались дома – для ублажения белого любовника. Завидев юную креолку, Броуди притронулся к полям шляпы и почтительно произнес: «Bonjour» [1]. Дуэнья девушки злобно сверкнула на него глазами, девушка поспешно отвернулась. Послышался испуганный шепот: «Янки!» Броуди насмешливо улыбнулся.
