Джоджо Мойес - Последнее письмо от твоего любимого
Когда рассвело, он достал наконец бумагу и ручку. Никогда раньше он не писал женщине настоящего письма — не короткую благодарственную записку матери за присланный на день рождения подарок, не деловое письмо Клариссе по финансовым вопросам, не краткий текст с извинениями вроде того, что он написал Дженнифер после вечера их знакомства. Гнетущая тоска поглотила его, его преследовал убитый взгляд Дженнифер, но в то же время он понимал, что вряд ли они когда-нибудь увидятся, поэтому взял на себя смелость написать все как есть и объяснить ей свое поведение.
Любимая,
я не успел сказать тебе все, что хотел, — вчера ты так быстро убежала… Я не хотел оттолкнуть тебя, поверь. Ты была так далека от истины, что мне даже больно думать об этом.
Если ты хочешь правды, то вот она: ты не первая замужняя женщина, с которой я занимался любовью. Ты знаешь, как я живу, и, если честно, такого рода отношения раньше меня вполне устраивали. Мне не хотелось настоящей близости, и, когда мы с тобой познакомились, сначала я решил, что ты не станешь исключением…
…Именно поэтому, любимая, я снова застегнул пуговицу на твоем платье. Именно поэтому я провел уже две бессонные ночи, ненавидя себя за единственный порядочный поступок за всю свою жизнь.
Прости меня!
Б.
Он аккуратно сложил листок, положил его в нагрудный карман и наконец-то уснул.
Дон потушил сигарету и погрузился в изучение машинописного листа, а молодой человек тем временем стоял рядом с его столом и смущенно переминался с ноги на ногу.
— Да вы даже не можете правильно написать слово «бигамия». Бигамия,[11] а не «бегамия»… — Выйдя из себя, он перечеркнул написанное карандашом. — И что это за история? Мужчина, который женат на трех женщинах по имени Хильда, и все они живут в радиусе пяти миль от его дома?! Да я скорее стану читать отчет правительственной комиссии по работе городской канализации, чем этот бред.
— Прошу прощения, мистер Франклин.
— К черту ваши извинения! Срочно переделайте. Это для утреннего выпуска, а сейчас уже без двадцати четыре. «Бегамия», ну надо же! Берите пример с О’Хара: он проводит столько времени в Африке, что мы все равно не понимаем половины из того, что он пишет! — воскликнул Дон, швыряя листок молодому человеку. Тот быстро поднял его и вышел из кабинета.
— Итак, — нетерпеливо заговорил Дон, поворачиваясь к Энтони, — ну и где же, твою мать, эксклюзивный материал? «Секреты богатых знаменитостей Ривьеры»?
— Скоро будет готов, — соврал Энтони.
— Тебе лучше поторопиться. Я отвел на него полразворота в субботнем номере. Как отдохнул?
— Хорошо.
— Ну да, похоже на то, — прищурившись, взглянул на него Дон. — Ладно, к делу: есть хорошие новости.
Дон так много курил в кабинете, что те, кто по незнанию имел неосторожность прислониться к стеклянной стене, отделявшей кабинет от остальной редакции, тут же обнаруживали желтые пятна на рукавах рубашки. Энтони взглянул на редактора сквозь золотистый туман. Уже два дня он носил письмо в кармане, пытаясь придумать способ передать его.
Ее лицо, переполненное ужасом в тот момент, когда она поняла, что совершила ошибку, стояло у него перед глазами.
— Тони?
— Да.
— У меня для тебя хорошие новости.
— Да-да, я тебя слушаю.
— Я поговорил с иностранным отделом. Им нужен корреспондент в Багдаде. Взгляни на этого человека: сотрудник посольства Польши, говорят, супершпион. Сложная задачка, сынок. Как раз в твоем духе. Сможешь уехать туда на недельку-другую.
— Мне сейчас никак, дела.
— За пару дней разберешься?
— Не знаю, это личное…
— Мне что, попросить алжирцев еще немного не возобновлять военные действия? Ну, так, просто чтобы Энтони успел уладить домашние дела. О’Хара, ты в своем уме?!
— Прости, Дон. Ты же можешь послать кого-нибудь другого.
— Я тебя не понимаю! — воскликнул Дон, нервно щелкая кнопкой шариковой ручки. — Ты слоняешься по офису и ноешь, что тебе надо уехать туда, где можно писать о «настоящих новостях». Я предлагаю тебе просто конфетку, за которую Петерсон отгрыз бы себе правую руку, а ты вдруг заявляешь, что хочешь остаться здесь!
— Прости, я уже все объяснил.
Обомлев от удивления, Дон молча уставился на него, потом встал, тихо прикрыл дверь своего кабинета, чтобы их никто не услышал, и сел обратно за стол.
— Тони, послушай, это потрясающий материал. Ты же должен просто оторвать его у меня с руками и ногами. Более того, тебе нужен этот материал. Покажи начальству, что они могут на тебя рассчитывать. Что с тобой? — спросил он, пристально глядя на Энтони. — Потерял интерес к работе? Или тебе теперь стали нравиться семейные хроники?
— Нет, я просто… Дай мне пару дней.
— Боже правый… — потрясенно произнес Дон, прикуривая и делая глубокую затяжку, — снова женщина? Точно, так и есть! — воскликнул он, когда Энтони промолчал в ответ. — Ты познакомился с женщиной. Ну и что тут такого? Не можешь уехать, пока бастионы не падут?
— Она замужем.
— Разве раньше тебя это останавливало?
— Она замужем за… за Стерлингом.
— Ну и?
— И она слишком хороша.
— Слишком хороша для него? И что дальше?
— Слишком хороша для меня. Не знаю, что делать.
— Приступ совести? — приподняв бровь, съязвил Дон. — А я-то думаю, почему ты так кошмарно выглядишь, — покачал он головой, словно обращаясь к кому-то третьему. — Глазам своим не верю. О’Хара влюбился! Неслыханно. Ладно, — смягчился он, кладя ручку на стол, — значит, слушай сюда: встреться с ней, сделай все, что должен, и забудь об этом. Вылетаешь завтра после обеда. Иностранному отделу я скажу, что ты вылетел сегодня вечером. Так что жду приличный материал, вот и все. Договорились?
— Забудь об этом. Дон, ты неисправимый романтик.
— А какие варианты?
— Я у тебя в долгу, — ответил Энтони, нащупывая в кармане письмо.
— Да, друг мой, причем по уши.
Найти адрес Стерлинга оказалось проще простого. Энтони взял в редакции журнал «Кто есть кто» и в конце статьи прочитал: «женат на Дженнифер Луизе Верриндер, 1934 года рождения». После работы он поехал в район Фицровия и припарковался на площади в нескольких ярдах от дома с лепниной. Фронтон в стиле английского ампира поддерживали колонны, особняк походил скорее на эксклюзивный офис на Харли-стрит, чем на жилой дом. Он сидел в машине, смотрел на окна с задернутыми шторами и гадал, чем она сейчас занимается: возможно, читает журнал или смотрит перед собой пустым взглядом, вспоминая упущенный в гостиничном номере шанс. Около половины шестого из дома, застегивая на ходу пальто, вышла женщина средних лет и взглянула на небо, словно проверяя, не собирается ли дождь. Она надела непромокаемую шапочку и быстрым шагом пошла по улице. Невидимая рука отдернула шторы, сгустились сумерки, но Энтони сидел в своем «хиллмане» и смотрел на номер дома — тридцать два.
