Диана Джонсон - Развод по-французски
— Так, ничего, — ответил он.
Потом он сел на камень посреди поляны и стал оглядываться, как пионер, высматривающий индейцев у каждого подозрительного укрытия. Только сейчас я замечаю, что лицо у него неподвижно и озабоченно.
— Я ищу котенка Шарлотты, — сказал он вдруг.
— У нее пропал котенок? — удивилась я. Шарлотта живет в Нейи, а это порядочное расстояние от лесов Шартра.
— Мама совсем расстроена, особенно после визита «гостей». Удивительно, как ее хватает содержать все в порядке. Котенок — просто последняя капля…
Плохо, когда не знаешь французского: многое из того, что происходит, просто ускользает от тебя. Ты как ребенок, который слышит разговор взрослых, но понимает его наполовину. В таком невыгодном положении оказалась и я, так как ничего о котенке не слышала.
— М-м… А какого он цвета? — спросила я.
— Маленький сиамский котенок.
Я начинаю думать о возможных сценариях. Самый вероятный — котенок выпрыгнул из своей коробки и убежал в лес. Только сейчас я расслышала, как дети пищат «мяу, мяу».
Антуан поднимается на ноги и идет по тропинке дальше.
— Чем котенку питаться здесь, в forêt[51]? Он может поймать птичку?
— И мышонка тоже. В лесу полно маленьких существ.
— Каждый год мы выбрасываем тысячи кошек, это преступление. Они не могут найти себе пищу, голодают. Каждый август французы оставляют животных в лесу. Собак привязывают к деревьям, они умирают с голоду. Это ужасно!
— Ужасно, — эхом откликаюсь я.
— Да, почему-то считается, что любимое животное — только на лето. Потом от него избавляются, как от старых башмаков. Конечно, я не говорю о Шарлотте.
— Многие американцы тоже жестоко обращаются с кошками, — словно успокаиваю я Антуана, хотя знаю, что не обязательно завоюешь расположение французов, если вникаешь в их проблемы. Более того, они нередко начинают уверять, что их проблемы гораздо серьезнее, или же обижаются, что их сравнивают с какими-то американцами.
— Труди работает в обществе по спасению кошек, — неожиданно говорит Антуан.
Я все-таки не понимаю, как котенок оказался в лесу, но ни о чем не спрашиваю. Может быть, его просто оставили здесь? Но это странно.
— Он знает Поля-Луи и может выйти на его голос. Надо, чтобы другие дети не шумели. — Антуан что-то говорит детям. Они смолкают.
— Мяу! Мяу! — зовет Поль-Луи.
— Пора возвращаться. После обеда придем снова, — говорит Антуан. Я вижу, что он серьезно встревожен, как будто потерялся ребенок.
Когда мы вернулись домой, я вымыла Женни руки и пошла на кухню. И вдруг слышу, Рокси говорит: «Да, Изабелла такая. У нее сильно развит дух соперничества. Девчонками мы ходили в гимнастический класс. И каждый раз она ходила еще на дополнительные гимнастические занятия в университете, представляете? Для практики, чтобы быть лучшей в классе».
Дело обстояло совсем не так. С трудом удержалась, чтобы не вбежать и не сказать правду. Самое забавное, сообразила я позднее, что Рокси говорила по-французски. По-видимому, слова преодолевают языковой барьер, когда речь идет о тебе, и без перевода запечатлеваются в твоем мозгу. Да, но почему речь вообще зашла обо мне? С чего бы это?
С великолепного блюда Сюзанна раскладывала ragoût d'homard[52]. Я восхищаюсь непринужденным гостеприимством Сюзанны, так же как восхищаюсь острым умом и уверенностью миссис Пейс. Меня удивило открытие, что до приезда во Францию я не восторгалась ни одной женщиной. Конечно, я любила Марджив, но она нередко вела себя просто глупо, а моя родная мама — сплошное наказание. Ну может быть, нравились две-три учительницы в школе, а с тех пор вообще никто.
Сюзанна, восседающая за большим семейным застольем, ни на секунду не переставала быть француженкой до мозга костей. Француженка постоянно следит за одеждой, использует все petits soins[53] — те таинственные тонкости женского умения держать себя в форме, в которые не в силах вникнуть даже Дженет Холлингсуорт, и в любом возрасте флиртовать с любым мужчиной, потому что того требуют правила вежливости. С точки зрения французов Рокси, наверное, выглядит слишком буднично, неэлегантно. Она должна быть более тонкой и обольстительной. Ей стоит, например, немного высветлить волосы или покрыть ногти лаком.
Я давно покрываю ногти лаком, не знаю почему. Впрочем, нет, знаю. Если бы я писала об американской жизни, то упоминание лака для ногтей означало бы, что рассказ несерьезен и годится для чтения разве что под сушилкой для волос. Но в рассказе о французской жизни это многозначащая, полная духовного содержания деталь. Кроме того, французские мужчины считают, что американки чересчур зажаты, что они должны быть кокетливее. Они не понимают, что оденься в Америке пококетливее, сама же будешь виновата, ежели с тобой стрясется что-нибудь нехорошее.
Вообще-то Рокси даже грызет потихоньку ногти, хотя сейчас, во время беременности, она выглядит лучше, чем когда-либо, и ногти у нее отросли, несмотря на все переживания.
У французов странные застольные обычаи. Они очень разборчивы в том, кому и как передать блюдо. Прежде чем положить себе, мужчина подает его сидящей рядом даме, та отдает блюдо соседу с другой стороны, от него блюдо идет к следующей даме и так далее. Таким образом оно дважды обходит стол. Наверное, никто из мужчин никогда не отведал горячей пищи. Уверенные в своих социальных привилегиях, мужчины строго соблюдают правила вежливости, всем своим видом показывая, что могут поесть и остывшее жаркое.
Первой подают самой старшей гостье. Думаю, некоторым женщинам, например, миссис Пейс, отнюдь не нравится такое предпочтение, поскольку оно указывает на их возраст. Иногда за столом неожиданно вспыхивает безудержное веселье. Я ни разу не уловила, с чего все начинается, но чопорные люди, переодевающиеся к столу, вдруг начинают кидаться катышками хлеба, словно в дешевом пансионе.
На обедах у Сюзанны непременно присутствует кто-нибудь из родственников — школьники-внуки, племянники, племянницы, все безукоризненно вежливые, каждый — с некоторым запасом английских слов. (Однажды, правда, зашел отдать книгу отчим Фредерика, граф, и меня ему не представили.) Если не считать того, самого первого дня, Эдгара ни разу не было, зато однажды приехал молодой человек лет двадцати с небольшим — свежие розоватые щеки, короткая стрижка, безупречные манеры, в целом же — вид как у старшего школьника. Его называли кузеном Пьером, кто-то назвал и фамилию — Коссет. Только к середине обеда я сообразила, что это, должно быть, сын Эдгара. Стала разглядывать его и нашла сходство, но никакого рокового влечения не испытала, чувства мои не перепутались. Меня по-прежнему тянуло к отцу. Если Пьеру около двадцати, а отцу, положим, семьдесят, то выходит, что мадам Коссет намного моложе мужа. Судя по всему, Пьера давно здесь знали, и он, наверное, в свое время проказничал с кузинами здесь, в Шартре, или где-нибудь на побережье. Его присутствие обостряло мои эротические переживания, набрасывало на них покров восхитительной тайны.
