Синтия Виктор - Единственная
Карлин не знала, как дальше разговаривать с Беном, она несколько раз звонила ему из больницы, но их слова звучали натянуто, словно они стали чужими. «Я ненавижу твою мать, я рада, что она умерла», — все время вертелось у нее в голове, когда она говорила банальные утешения Бену, который, казалось, был за тысячу миль. И каждый раз вслед за этим ее охватывала искренняя печаль. Она вовсе не ненавидела мать Бена, она любила ее, ее все любили. Как все запутано, удрученно подумала Карлин, входя в дом, тысяча различных чувств и каждое ужасно. Дома Карлин немного успокоилась. Сперва она полила цветы, земля в горшках совершенно высохла, и растения жадно впитывали струи холодной воды из лейки, затем занялась разборкой почты, образовав на кухонном столе небольшую горку: счета сюда, личные письма туда, рекламу — в мусор.
Покончив с делами, Карлин села на кушетку, ее глаза щипало от усталости, и она решила вздремнуть пару часиков, но рука сама собой потянулась к телефону. Ей хотелось быть рядом с Беном, хотелось, чтобы он обнял ее.
— Бен? Я дома.
— Иду.
Через мгновение он был здесь и обнимал ее, но когда они разняли объятия, никто не мог найти, что сказать. С изумлением они обнаружили, что сидят в креслах напротив друг друга, а не как обычно — рядом на кушетке.
— Извини, что я пропустила службу, — виновато сказала Карлин.
— Все нормально, я понимаю. — Бен знал, что должен спросить ее об отце, но понял, что не может произнести даже самых банальных фраз.
Девушка немного помолчала, надеясь, что юноша поддержит разговор, но после затянувшейся паузы стала рассказывать ему о том, что сама только что узнала.
— Папа рассказал, что кто-то, представившийся полицейским из Скенектади, позвонил в мотель и сообщил, что мы попали в аварию.
— Что?
Карлин кивнула.
— Ты хочешь сказать, что кто-то сделал это специально? — По мере того как до Бена доходил смысл ее слов, в нем вскипал гнев, он не мог сидеть спокойно и принялся ходить по гостиной. — Какой мерзкий ублюдок мог такое сделать? — спросил он, как будто она могла дать ответ.
— Не знаю.
— Клянусь, — он смотрел на нее так, словно она была как-то причастна к этому, — если я когда-нибудь узнаю, кто звонил, я убью его.
Карлин почти завидовала его искреннему негодованию и не могла избавиться от мысли, которая преследовала ее сегодня весь день: будь она посообразительней, она заметила бы, что происходит, и ничего бы не случилось.
— Ты знал о них? — Она понимала, что вопрос причинит ему боль, но должна была задать его.
— Ты с ума сошла? Конечно, нет. — Он, нахмурившись, остановился перед фотографией Джей. Т. в серебряной рамке, стоявшей на кофейном столике. — Как ни странно, нет.
Карлин, заметив, как он скривился, глядя на фотографию ее отца, безошибочно догадалась, о чем он думал, и это привело ее в ярость.
— И что значит твоя гримаса? — В ее голосе прозвучали зловещие нотки.
— Ничего не значит. — Он проглотил слова, которые так и просились наружу. — Будем считать, что твой отец — большой любитель нарываться на неприятности.
— Ты что, совсем рехнулся? — От этой ругани ей стало легче, а Бен покраснел.
Карлин чувствовала, что они переходят границу, но уже не могла остановиться.
— Кто ты такой, чтобы рассуждать о моем отце? То, что твой отец вечно в отключке, еще не дает тебе права судить моего. Возможно, если бы твоя мать не флиртовала со всем, что движется, ничего не случилось бы.
Бен поднял руку, словно собираясь ее ударить, но сдержался и посмотрел на. Карлин, как будто увидел ее впервые; он никогда не представлял, что может кого-нибудь ненавидеть так, как ненавидел ее в эту минуту.
— Я не хочу больше тебя видеть. Никогда, — произнес он ледяным тоном и вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.
Карлин в бешенстве смотрела на дверь, она знала, что они дошли до точки, и подсознательно понимала, как мучительно все это может сказаться в будущем, но сейчас это ее не заботило. Она ненавидела Кит Дамирофф, но сильнее всего она ненавидела Бена.
Бен стоял за дверью, держась за ручку, не в состоянии добраться до собственной квартиры. Как он мог подумать, что любит Карлин? Это была ошибка, которую он никогда больше не допустит. Он будет сам по себе, без всяких привязанностей, тогда его никто не предаст. На секунду он почувствовал себя сильным, но тут же окунулся в реальность этих слов: «Сам по себе». Не будет ни Кит, ни Карлин; боль, как огнем, обожгла его, но он отогнал ее, давая простор своей ярости. На мгновение у него в мозгу всплыло лицо Карлин, но он не почувствовал сожаления, осталась только злость. «Прекрасно, — объявил он себе, отпуская наконец ручку двери и отправляясь к себе домой, — я так решил, теперь все зависит только от меня».
12
— Еще один бурбон, пожалуйста. — Бен подтолкнул по стойке бара пустую рюмку, чувствуя, как от выпитого по телу распространяется приятная теплота.
— Вы уверены? — Бармен с сомнением посмотрел на него. — Это будет уже третий.
— Вполне уверен. — Бен смутно осознавал, что в его голосе совсем не прозвучало желаемого возмущения. «Отлично, по-видимому, я пьянею», — подумал он.
Пожав плечами, бармен повернулся и взял бутылку; ну что ж, если этот парень хочет напиться до потери сознания, это его личное дело. Похоже, правда, что он еще не достиг того возраста, когда разрешено пить, но это не имело большого значения. Если бы парень накачивался дешевым пивом, другое дело, но возможность оплатить дорогой бурбон гарантировала ему обслуживание здесь в любое время.
Моя в раковине грязные рюмки, бармен в зеркале на стене наблюдал, как его клиент одним махом осушил рюмку и, передернувшись, резко поставил ее на стойку.
— Еще один, если не возражаете, — уже невнятно пробормотал Бен.
Получив свою выпивку, Бен поставил ее перед собой и заглянул в рюмку, решив потянуть ее подольше, очертания предметов уже стали расплываться; да, дружище, напиться весьма приятно. Теперь понятно, почему о выпивке говорили как о способе забыть все горести. Может быть, если бы он просиживал вечер за вечером, ему удалось бы не думать об одной и той же ерунде, которая поминутно преследовала его. Тогда он, может быть, не лежал бы в постели без сна до двух-трех часов ночи, размышляя, где, черт возьми, достать сумму в тысячу сто долларов, необходимую на первый семестр учебы в Государственном университете штата Нью-Йорк.
Нахмурившись, он отхлебнул из рюмки. «Если я пьян, то почему все еще продолжаю думать об этом и чувствую себя нисколько не лучше, чем когда только вошел сюда?»
